|
.. Вот, чаю, озлится-то? Смешно-то мне как! Михаила Голицын все больше мрачнел: - Лукич, кого везем-то? Цыгане каки-то... Феофан Прокопович переслал из Москвы в Новгород "предику" (церковное приветствие) к новой императрице. "Вечор водворится плач, - писал Феофан в "предике", - а заутре радость!" И в ревнивом почитании называл царицу "матерью благоутробной". Навстречь царскому поезду скакали гонцы - верховные министры посылали запросы разные, а Василий Лукич посредничал. - Ваше величество, - спрашивал, - где желаете пред Москвою остатнюю станцию для себя иметь? - Вестимо, где.., в родимом Измайлове. "Эка, махнула! От вороньего гнезда подальше..." - Но дворец Измайлова, - отвечал Лукич, - от дороги в стороне, да и грязно там... На што вам быть клопами покусанной? Да и буженины запас уже выслан на село Всесвятское. - Свежа ль буженина? - оживилась Анна. - Ладно, вези во Всесвятское. Дом топить, вина прислать. Да нельзя ли кабанчика мне какого? Очень уж давно я кабанчика не стреляла. Пущай живого доставят. Убью, а потом съедим его. Ехала императрица, кланялись ей мужики, торчали колодезные журавли, да слепо глядели избяные окошки. Свистел в ушах прохладный ветер, таяли на морозе звончатые переливы валдайских колокольчиков. "Дин-дон, дин-дон.., царь Иван Василич!" *** Особы знатные разбрелись по домам, тужились над писанием проектов - каково ныне Россией управлять, но протокол собрания прошлого лежал не подписан. Стали звать людей порознь: мол, я, такой-сякой, подписался и согласен на ограничение самодержавия. Указ же о титуле Анны Иоанновны, уже провозглашенной самодержицей, пришлось утвердить. Но князь Голицын сукно на столе поднял, да туда, под сукно, указ сей и схоронил: пусть лежит, каши не просит. Дмитрий Михайлович рассуждал теперь словами скользкими, за которые его, как змею, без рукавиц не поймаешь. - Впредь, - наказывал он, - императрицу Анну Иоанновну именовать, как именовали Екатерину Первую... А как - вспомните! Намек этот опасный: ведь Екатерину Первую вообще старались никак не титуловать... Между тем, уснащенный мастиками, прежний царь еще лежал в гробу, а для его погребения составили Печальную комиссию, в которую вошел и Татищев. Он жаловался - Арки-то? Арки на какие деньги строить? Куды поезду ехать с телом отрока багрянородного? Но Голицын, экономист опытный, государственную копейку берег: стоял на страже казны, словно Полкан дворовый. - А.., свадебные на что? - отвечал он Татищеву. - Один раз на свадебные арки истратились, и - хватит! - Не грешно ли, князь, кощунство над царем строить? Он желал на праздник ехать под теми арками, а ты в могилу его везешь. - Плохо ты меня знаешь, Никитич! - усмехнулся Голицын. - Я под теми арками не только царя почившего провезу до могилы, но у меня и Анна Иоанновна под ними же на Москву въедет... Вслед за Татищевым пришел в Совет Вельяминов, вице-губернатор московский, с делами о встрече новой императрицы: - Трухмальные воротца для восшествия государыни... - Цыц! - рявкнул Голицын. - Уже есть воротца. Второй дурак приходит сегодня о воротах толковать... Говори лишь дело! - А каково персону ея величества Анны Иоанновны художникам малевать? С какой кавалерией? - Раньше-то Анну как малевали? - задумался Голицын. - Да с красной лентой.., сиречь ордена Екатерины! А теперь по чину императорскому надо бы с голубой малевать? Голубая лента - кавалерия ордена Андрея Первозванного, самого высокого ордена империи. |
