|
.. Кейзерлинг под вечер отстал от поезда. Посмотрел, как растаял над лесом дымок из трубы шлафвагена, велел вознице гнать возок обратно - живо, живо, живо! Бенигна Бирен растолкала задремавшего мужа: - Эрнст, Эрнст, очнитесь же... Кто-то скачет к нам! Проснулся и Лейба. Либман. Кутаясь в шубы, Бирен затих в углу. Торчал лишь большой нос, а глаза были печальны, как у побитой собаки: - Боже, когда кончатся мои муки? Что ждет всех нас? Либман открыл дверцу кареты, выглянул. Из-за редколесья настойчиво и твердо стучали копыта всадника... Вот и он! - Это скачет Кейзерлинг, бояться нечего. А за ним возок... - Уф, - передохнул Бирен. - Какая пытка эта русская дорога! Лейба Либман погладил рысий мех на шубах Бирена: - К чему отчаиваться? Анна любит ваше семейство и не даст в обиду детей ваших. Кто не знает ее нежного сердца? Кейзерлинг уже просунул голову в карету: - Вы неосторожны, друзья. Сказано же вам, чтобы ехать верст на двадцать от поезда. А вы насели уже на хвост Долгорукого, это опасно... - Из возка Кейзерлинг перегрузил к Биренам припасы от стола Анны Иоанновны: соленые языки, ветчину, печения разные. - Нельзя и мне отставать от поезда, - признался он. - Мы все время на подозрении у московских депутатов. А где Карлуша? Анна очень скучает! Сонного Карлушу Бирена, замотанного в куколь, Либман передал Кейзерлингу, тот сунул младенца под шубу, махнул рукой: - Итак, до завтра... Рано утром я опять отстану от поезда и верну вам Карла, сытого и веселого! - Постой, - остановил его Бирен и, разворошив одежды на ребенке, сунул на грудь ему письмо от себя: сугубо личное, любовное, страдальческое - для Анны... Тем временем Василий Лукич ("Дракон мой", - говорила о нем Анна Иоанновна), сидя в шлафвагене на турецких подушках, развлекал императрицу анекдотами, еще смолоду из Версаля вывезенными. Ах, эти дорожные разговоры, сколько их было в жизни дипломата! - Людовикус, ваше величество, будучи в настроении отменном, изволил спрашивать куртизана своего: "Скажи, любезный, что бы ты делал, ежели королем был?" На что ответствовал ему куртизан тако: "Я ничего не делал бы..." - "Как же так? - воскричал Людовикус. - А кто бы управлял страной моею?" На что получил ответ от куртизана: "Законы, ваше величество!" - Вольно же им, - хмурилась Анна Иоанновна. - Нет уж, Лукич, ты дьявольским искушением не промышляй... Бес-то силен в законах, а бог силен в помазанниках своих! - Но законы, мудро составленные, сильнее цесарей. - Да кто тебе сказал чушь такую? - Тпрру... - раздалось с высоких козел, и затихли полозья. - Вот и ям Затверецкий, - сказал Лукич. - Здесь постели и ужин приготовлены. Прошу, ваше величество, откушать и почивать. Вылезли. Пока Лукич с Голицыным разбирал почту, пока ужинали, глядь - уже и полночь набежала. Дистанцию пути на завтра наметили, курьеров на Москву отослали, пора и самим на перины заваливаться. "Глаз да глаз", - думал Лукич и без стука распахнул двери царицыной опочивальни. Анна Иоанновна раскинула руки, загораживая младенца. Распеленутый, лежал на столе Карлушка Бирен и пускал веселые пузыри, суча ножками. - Уйди, Лукич! - закричала Анна, побагровев от злобы. - Ступай прочь от греха... Слышишь приказ мой строгий? - Уйду! Но зачем, ваше величество, Бирена-то за собой тащите? Где он? Или мало его били? Или не вы кондиции подписывали? Анна испуганно замахала руками, расплакалась: - Будет, будет ругаться-то нам. |
