|
Василий Никитич! - позвал он Татищева. - Чего умолк? От тебя ждем голоса мудрого... Ну-ка блесни разумом! - Я уже язык обмолол, по Москве крича: Россия без монарха самовластного погибнет. А все зло - от аристократии! - У-у-у!! - провыл князь Черкасский. - Не вой, князюшко, истинно говорю! Удельные князья междоусобничали - и пришли татары на Русь. Иоанн Грозный аристократию еретичну огнем спалил - и наступили тишина и согласие... - На кладбище-то всегда тишина и согласие, - сказал Соймонов. Татищев - вдохновенен - вскинулся из-за стола: - Но Россия-то.., воссияла! - Но в венце мученическом! - ответил Соймонов. Федька Матвеев опять над столом вскинулся: - Эй, дворяне! Кто флотского сюда зазвал? Он есть конфидент голицынский, он наших рабов отнять из крепости жаждет. А рабы те - от предков наших, яко наследие от бога законное! Кавалергарды гуртом насели на моряка, стул из-под него выбили. Соймонов взял двух, ближе с краю, поднял, словно кутят, и лбами двинул. Разбросал их по комнате: так и покатились. - Не тех речей я от тебя ждал, Василий Никитич, - сказал он. - Но уйду я сам. По уставу флот битым от армии быть не может... Татищев заговорил снова; кулачок его, до синевы сжатый, плясал средь тарелок с яствами, тренькали золотые стаканчики: - Да, воссияла! И до Бориса Годунова мы, дворяне, меды райские пили, горюшка не ведали. А смутное время откель пришло? Опять же от аристократов... - Да так ли сие? - поежился князь Черкасский. - А вспомяните Шуйского! - кричал Татищев. - Не тогда ли аристократы взяли у него "запись", похитив у царя всю власть самодержавную?.. Что молчите? Ведь нынешние кондиции, что на Митаву отправлены, это сиречь такая же "запись"... А что последует из того? Крайнее страны разорение и печаль общенародная... Только самодержавие полное спасет мать-Россию! Когда гости расходились, князь Алексей Михайлович Черкасский удержал Татищева, стал ум его нахваливать, ласкал: - Голова ты, голова! Не дай бог - срубят такую голову!.. И явилась к старому князю дочь - вся в обидах капризных: - Папеньки милые! Уж не знаю, как за все заботы благодарить вас. Драгоценностей-то мне даже не счесть... Но сказывала мне мадам Штаден, будто видывали люди у Наташки Лопухиной аграф мой, что из Саксонии вами для меня выписан... Правда ль то? - Мало ли что говорят люди, дочь моя. Не верь им, не верь! ...Наталья Лопухина украсила шею аграфом саксонским, повертелась перед зеркалом. Велела челяди ставить возок на полозья, жаровню и припасы в него тащить, а муж спросил: - Опять на блуды собралась, сверло худое? - Ах вы, изверг окаянный! - отвечала ему Наталья. - Доколе муки терпеть от вас? В чем подозревать меня смеете? Еду я встречать государыню нашу - Анну Иоанновну... Прощайте ж, сударь! *** Князь Дмитрий Голицын имел ум сухой, желчный, иной раз и мелочный - от такого ума никому тепло не было. Крепко обижался он сейчас на прожектеров шляхетских, которые часто писали в проектах своих: мол, согласны мы быть и рабами, но лишь одного тирана! - Куда волочитесь? - кричал Голицын, людей обижая. - Я ведь вас, сукиных детей, из рабства темного вытягиваю на свет божий. А вы, рабы, в застенок пытошный сами же проситесь... Пошел слух по Москве, что скоро кровь прольется. Прожектеры некий от слухов таких дома ночевать перестали. По улицам не ходили. Ночью доску из забора выдернут - и бегут задворками да садами, от собак отбиваясь посильно. |
