|
Вот и позвала: отросли у меня ногти в дороге... Юшкова снова - бух в ноги, умилилась: - Да недостойна я к тельцу-то твоему прикоснуться! Разулась Анна Иоанновна, пошевелила большими пальцами: - Вишь, отросли-то как.., мамыньки! Ножни где? Юшкова подползла к императрице и вдруг - мелкомелко, словно мышонок, - обкусала все ногти на ногах Анны Иоанновны. - Ишь ты как, ишь.., недаром слава идет! Мастерица... Юшкова огрызки ногтей в тряпочку собрала: - Храни, матушка-государыня, не выкидывай. - Да на што они мне? - хмыкнула Анна Иоанновна. - Всех нас ждет час господень. Как же ты без ноготочков на Сионскую гору полезешь? В царствие небесное труднехонько залезать... Я и свои ноготки не выкидываю - коплю! - И много ль их у тебя? - спросила Анна с интересом. - Да уж скоро полный чулочек наберется. - Ну ладно. - Анна Иоанновна поднялась. - Повелеваю тебе, дура, всегда при нашей особе состоять. И ногти мои царские стричь и копить. А чтобы не пусто тебе было, получишь кажинный день пива по шесть бутылок да рейнвейну по бутылке... - Доброта-то! - умилилась Юшкова, снова заползав. - А по два дни, - расщедрилась Анна, - будешь иметь от стола моего по кружке вина. Да водки гданьской по штофу малому. - Господи, помоги осилить, - взмолилась Юшкова. - Да месячно тебе: чаю по фунту с четвертью, да кофию по три фунта, да сахарку кенарского отбавлю еще... Ну небось рада? С тех пор Юшкова так и осталась при императрице. Великую взяла она потом силу! Так что вы с Юшковой теперь поосторожнее... Как бы не напакостила чего! *** Наступал день - 12 февраля, Остерман позвал лютеранского пастора, причастился, как перед смертью. Боялся и Феофан этого дня: часы переправил Анне, а в часах тех - планы потаенные. Страшилась и Анна Иоанновна: с утра еще, как с постели встала, ступила на пол ногою правой, правую ногу наперед левой обула, из покоев шагнула ногой правой, чтобы виноватой в сей день не бывать. Во дворе дома грузинской царевны Арчиловны с утра звенело оружие, ржали кони кавалергардии, бряцали палаши и стремена. В карауле - эскадрон драбантов и батальон преображенцев. Анна Иоанновна, шубейку накинув, спустилась вниз по ступеням крыльца, и гвардия встретила ее "виватами". А следом за Анной молодцы Цициановы катили бочки с вином белым, несли подносы с кусками мяса жареного. - Родненькие мои! - прослезилась Анна перед гвардией. - Уж не знаю, как отвечать на любовь вашу... Виват, гвардия! - вдруг провозгласила она хрипло. - Виват, драбанты кавалергардии славной! Виват и вы, преображенцы геройские! Что тут началось: рвались к ней, плакали. - Полюби нас, матушка! - вопил Ванька Булгаков, секретарь Преображенский. - Объяви себя полковницей нашей, как и положено государям российским... Да полюби! Да полюби! Преображенский майор фон Нейбуш, с протазаном в руке, стал перед Анной салюты вытворять, почести ей оказывая. Анна целовала Нейбуша в замерзшие щеки, сама вино из бочки черпала, куски мяса кидала. А кавалергарды (люди особо знатных фамилий) были в покои званы, где к ручке прикладывались. Тут Анна из своих рюмок их потчевала, и драбанты клялись ей в верности. - Будь капитаном нашим, - просили. - А мы за тебя головы наши сложим, власть самодержавную не дадим уронить... Анна Иоанновна осмелела. - И тако сбудется! - объявила властно... Первый акт самодержавия (в противность кондициям) был совершен, и Остерман отпустил от себя пастора, начиная "выздоравливать". |
