|
Два семейства, издавна враждебные, в соперничестве сами пожрут одно другое. Но это лучше сделать потом, а сейчас..." Остерман, глянув на Левенвольде, неожиданно сказал: - Сейчас нам следует выдвигать князя Антиоха Кантемира! - Пшют, - фыркнул Левенвольде. - Вы сами пшют, сударь. Два умнейших человека в Москве, Феофан Прокопович и аббат Жюббе-Лакур, почитают его за светлейшую голову в Европе... А, скажите, во что оценивают вашу голову? Левенвольде вздернул подбородок: вот она, голова курляндского Аполлона (серьга в ухе обер-гофмаршала сверкала алмазом). - Ваша голова, - добил его Остерман, - стоит ровно столько, сколько вы изливаете на нее духов. И - не более того! Если желаете, - добавил вице-канцлер, - я скажу вам то, в чем вы никогда не признаетесь даже прекрасной Лопухиной в минуту откровения. - Женщине, барон, всего нельзя доверить! - Но вы скрываете и от мужчин, что являетесь тайным шпионом королевуса прусского... На посту курляндского посла очень удобно торговать секретами России, не так ли? Вот теперь Рейнгольд Левенвольде оскорбился не на шутку. - Любопытно, - сказал, - чем вы торгуете, барон? - Только своей головой... Вот этой самой, - постучал Остерман себя по лбу, - которая приведет Россию к величию, чтобы сохранить мое славное имя в анналах истории! Ступайте... А под окнами стрешневского дома вдруг заиграла флейта. Да так сладко и умиленно, что Остерман закрыл глаза ладонью, вспомнил зеленые холмы Вестфалии... Ах, годы, годы, где молодость? - Розенберг, - позвал он секретаря, - откуда эта музыка? - Некий чухонский дворянин, Иоганн Эйхлер, просит вас благосклонно обратить внимание на его искусную игру. - Я желаю его видеть. Пусть войдет... За эти дни Иогашка Эйхлер износился, по трактирам и харчевням ночуя, в паклю свалялись его белые волосы. А руки, от холода синие, с трудом уже нащупывали клапаны флейты... - Мне ваше лицо знакомо, - пригляделся Остерман. - Имел несчастие, барон, служить при доме Долгоруких! "Ого, - решил Остерман, - этот малый наверняка многое может вспомнить..." И вице-канцлер спросил Эйхлера - наобум: - Где князья Долгорукие хранят свои сокровища? - Полны дома их сокровищ несметных. А тайников не знаю... Из-под козырька смотрели на парня недоверчивые глаза: - Скажи мне, добрый друг Эйхлер, кому ты еще предлагал свои услуги после служения у Долгоруких? - Все боятся. Никто не пожелал иметь меня при себе. Вице-канцлер тихонько рассмеялся: - Зато Остерман никого не боится... Розенберг, - велел он, - приготовь комнату для этого молодого человека. Постель, белье, таз, горшок. Обед давать ему от моего стола... Эйхлер разрыдался: - Боже мой! Как вы добры... Никто не пожелал меня приютить. Гнали, словно чумного. Только вы, барон! Только вы... Он поймал руку вице-канцлера, стал целовать ее пылко, и Андрей Иванович погладил флейтиста по голове. - Остерман никого не боится, - повторил. - Живи и флейтируй! Глава 10 Алексей Григорьевич князь Долгорукий совсем затих в своих Горенках - боялся. Сыну говорил он: - Погоди, Ванек... Лукич, дяденька твой, пока на самом верху живет. А пока он наверху, нас жрать не станут. |
