|
- Да, - машинально ответил Сальсед. - Так подпишите. Сальсед поставил свою подпись, не глядя на бумагу, глаза его были устремлены на юношу. Таншон протянул руку к бумаге. - Королю, одному лишь королю! - произнес Сальсед. И он отдал бумагу лейтенанту короткой мантии, но слегка поколебавшись, словно побежденный воин, вручающий врагу свое последнее оружие. - Если вы действительно во всем признались, господин де Сальсед, - сказал лейтенант, - то вы спасены. Улыбка ироническая, но вместе с тем немного тревожная, заиграла на губах осужденного, который словно нетерпеливо спрашивал о чем-то какого-то неведомого собеседника. Под конец усталый Эрнотон решил освободиться от обременявшего его юноши; он разъял руки, и паж соскользнул на землю. Вместе с тем исчезло и то, что поддерживало осужденного. Не видя больше молодого человека, Сальсед стал искать его повсюду глазами. Затем, словно в смятении, он вскочил: - Ну когда же, когда! Никто ему не ответил. - Скорее, скорее, торопитесь, - крикнул он. - Король уже взял бумагу, сейчас он прочитает ее. Никто не шевельнулся. Король поспешно развернул признание Сальседа. - О, тысяча демонов! - закричал Сальсед. - Неужто надо мной посмеялись? Но ведь я ее узнал. Это была она, она! Пробежав глазами первые несколько строк, король, видимо, пришел в негодование. Затем он побледнел и воскликнул: - О, негодяй! Злодей! - В чем дело, сын мой? - спросила Екатерина. - Он отказывается от своих показаний, матушка. Он утверждает, что никогда ни в чем не сознавался. - А дальше? - А дальше он заявляет, что господа де Гизы ни в чем не повинны и никакого отношения к заговору не имеют. - Что ж, - пробормотала Екатерина, - а если это правда? - Он лжет, - вскричал король, - лжет, как последний нехристь. - Почем знать, сын мой? Может быть, господ де Гизов оклеветали. Может быть, судьи в своем чрезмерном рвении неверно истолковали показания. - Что вы, государыня, - вскричал Генрих, не в силах более сдерживаться. - Я сам все слышал. - Вы, сын мой? - Да, я. - А когда же это? - Когда преступника подвергали пытке... Я стоял за занавесью. Я не пропустил ни одного его слова, и каждое это слово вонзилось мне в мозг, точно гвоздь, вбиваемый молотком. - Так пусть же он снова заговорит под пыткой, раз иначе нельзя. Прикажите подхлестнуть лошадей. Разъяренный Генрих поднял руку. Лейтенант Таншон повторил этот жест. Канаты были уже снова привязаны к рукам и ногам осужденного. Четверо человек прыгнули на спины лошадей, хлестнули четыре кнута, и четыре лошади устремились в противоположных направлениях. Ужасающий хруст и раздирающий вопль раздались с помоста эшафота. Видно было, как руки и ноги несчастного Сальседа посинели, вытянулись и налились кровью. |
