|
В лице его уже не было ничего человеческого - оно казалось личиной демона. - Предательство, предательство! - закричал он. - Хорошо же, я буду говорить, я все скажу! А, проклятая гер... Голос его покрывал лошадиное ржанье и ропот толпы, но внезапно он стих. - Стойте, стойте! - кричала Екатерина. Но было уже поздно. Голова Сальседа, сперва приподнявшаяся в судорогах боли и ярости, упала вдруг на эшафот. - Дайте ему говорить! - вопила королева-мать. - Стойте, стойте же! Зрачки Сальседа, непомерно расширенные, не двигались, упорно глядя в ту группу людей, где он увидел пажа. Сообразительный Таншон стал смотреть в том же направлении. Но Сальсед уже не мог говорить. Он был мертв. Таншон отдал тихим голосом какое-то приказание своим лучникам, которые тотчас же бросились туда, куда указывал изобличающий взор Сальседа. - Я обнаружена, - шепнул юный паж на ухо Эрнотону. - Сжальтесь, помогите мне, спасите меня, сударь. Они идут, идут! - Но чего же вы еще хотите? - Бежать. Разве вы не видите, что они ищут меня? - Но кто же вы? - Женщина... Спасите, защитите меня! Эрнотон побледнел. Однако великодушие победило удивление и страх. Он поставил девушку перед собой и, энергично расталкивая толпу рукояткой своей шпаги, расчистил ей путь и протолкнул ее до угла улицы Мутон к какой-то открытой на улицу двери. Юный паж бросился вперед и исчез за дверью, которая, казалось, только ждала того, ибо тотчас же за ним захлопнулась. Эрнотон даже не успел спросить девушку, как ее имя и как им снова увидеться. Но прежде чем исчезнуть, незнакомка, словно угадав его мысль, кивнула Эрнотону и бросила ему многообещающий взгляд. Освободившись, Эрнотон направился обратно к центру площади и окинул взглядом сразу эшафот и королевскую ложу. Сальсед, неподвижный, мертвенно-бледный, вытянувшись, лежал на помосте. Екатерина, тоже мертвенно-бледная, вся дрожа, стояла у себя в ложе. - Сын мой, - вымолвила она наконец, отирая со лба пот, - сын мой, вам бы следовало переменить главного палача, он - сторонник Лиги. - Из чего вы это заключаете, матушка? - спросил Генрих. - Смотрите, смотрите хорошенько! - Ну, я смотрю, а дальше что? - Сальсед умер после первой же растяжки. - Он оказался слишком чувствителен к боли. - Да нет же, нет! - возразила Екатерина с презрительной усмешкой - очень уж непроницательным показался ей сын. - Его удавили из-под эшафота тонкой веревкой как раз в то мгновение, когда он намеревался обвинить тех, кто предал его на смерть. Велите какому-нибудь ученому врачу осмотреть труп, и, я уверена, вокруг его шеи найдут след от веревки. - Вы правы, - произнес Генрих, и глаза его на мгновенье вспыхнули, - моему кузену де Гизу служат лучше, чем мне. - Те, те, сын мой! - сказала Екатерина. - Не поднимайте шума, над нами только посмеются: ведь мы опять одурачены. - Жуаез правильно поступил, что пошел развлечься в другом месте. |
