Извозчик поехал вверх на Лубянскую гору, оттуда мимо водопоя, свернул вправо к Солянке. Недалеко от слияния Яузы с Москвой-рекой Распутин показал на роскошный дворец с порталом, храмовым куполом с золотым крестом, высокими прямоугольными окнами и за высокой изящной оградой:

— Эй, кобылий распорядитель, видишь Мазуринскую богадельню? Встань на противной стороне! Вот тут…

Метрах в пятидесяти, за сплошным дощатым забором виднелась оцинкованная крыша. Распутин заговорщицким тоном произнёс:

— Ну, пойдём, что ли, помолясь? А ты, погоняла, жди нас.

— Сколько времени ждать?

— Сколько нужно — пока не придём! На, держи задаток — целковик…

Распутин широким шагом направился было к воротам. Соколов окликнул его:

— Куда тебя несёт, Гриша? Через парадный вход нас не ждут, оркестр не играет, даже дворника в новом переднике не выставили. Больше того: на калитке тяжёлый замок висит. Впрочем, у меня с собой есть уистити…

— Что это?

— Отмычка, которая замки открывает. Ей пользуются воры, а иногда и сыщики. Иди, Гриша, сюда, к берегу реки. Вот кусты боярышника. Так, доску откидываем, пролезай, святой отец. Ну брюхо ты себе откормил! Ходишь, что купчиха на сносях. Давай нажму, вот, пролез! И я за тобой…

Они оказались в пустынном, заброшенном саду. Кругом царили одиночество и могильная тишина. Пустая конюшня, старая почерневшая баня близ берега, закрытый на замок колодец, амбар — всё обветшало, стало серым, заросло бурьяном, было предано разрушению и тлену.

И лишь большой жилой дом весело смотрел чистыми стёклами, гравиевая дорожка была ухожена, крепкие ворота задвинуты массивным брусом.

Распутин первым добежал до дверей. Крикнул:

— Тут никого нет, замок висячий!

Соколов цыкнул:

— Чего орёшь, блаженный? Заглянем в дом, коли пришли.

Сыщик подёргал замок и петли. Вытащил уистити — что-то вроде трёхлопастной вилки, минуту-другую покрутил — замок был у сыщика в руке.

Они вошли в дом. Тишину нарушало лишь громкое тиканье больших напольных часов, стоявших в гостиной, да сладко мурлыкал жирный кот.

Распутин огляделся:

— Дух жилой, вон посудины винные стоят, а вот и полбутылки кагора… Самый раз, дай-кось освежусь!

— Я тебе освежусь! Поставь на место. Последний раз говорю: не шуми! А то опущу в погреб до пришествия хозяина…

В просторной гостиной всё было тщательно прибрано. Персидский шёлковый ковёр, устилавший пол, тщательно вычищен. В шкафу горкой сияла посуда.

Соколов удивился:

— Гершау какой аккуратный! Не всякие женские руки сумеют такой блеск навести, а к нему служанки убираться сколько дней не ходят!

В кресле-качалке был брошен плед. На пледе лежал в красном переплёте увесистый том. Соколов взял его в руки. Это были роскошно изданные Маврикием Вольфом детские рассказы Чарской.

Сыщик вновь удивился:

— Полковник читает Чарскую? Невероятно! Это ведь для детей и барышень. С кем время проводит наш несчастный полковник, с кем утешается?

Соколов распахнул громадный платяной шкаф. Он был полон женских нарядов.

— Похоже, что Эмилия не бежала… — задумчиво сказал сыщик.

— Почему так думаешь? — удивился Распутин.

— Да потому, что женщина никогда такие роскошные одежды не бросит, с собой возьмёт. Надо тщательно дом осмотреть.

— Подымимся на чердак, может, там спряталась?

— На чердак обязательно полюбуемся. — Под Соколовым прогнулись деревянные ступени.