Распутин вошёл в азарт:

— Граф, да оторви ты замок!

— Зачем чужое имущество портить? Мы его нежно уистити. Вот, милости прошу, Григорий Ефимович проходи.

На чердаке царил идеальный порядок, всё с немецкой аккуратностью прибрано. В высокое застеклённое окно широкой струёй лился солнечный свет.

Сыщик внимательно огляделся.

Вдоль крыши стояли старинные сундуки. Соколов стал открывать крышки. Сундуки были набиты старинными французскими книгами в роскошных кожаных переплётах, семейными бумагами, пересыпанной порошком от моли одеждой ушедших эпох — фраками, бальными платьями, роскошными женскими шляпами, шёлковыми с рюшками чепцами и прочим, что десятилетиями оседало в каждой приличной семье.

Намётанный взгляд сыщика остановился на странном предмете, чучеле какой-то большой птицы, стоявшей на небольшом шкафу, набитом русскими журналами времён Тургенева и молодого Толстого. Соколов подошёл поближе пригляделся и широко улыбнулся:

— Прекрасная птичка — королевский гриф. Поистине великолепное оперение. Взгляни, Гриша, передняя часть спины и крылья красновато-белые, а хвост — погребально-чёрный. Водится в девственных лесах Южной Америки. Питается падалью. Но зачем этот экземпляр залетел на шкаф? И почему чучело любят брать в руки?

Распутин удивился:

— Почему, граф, ты так думаешь — берут в руки?

— На шкафу пыль лежит пластом, а возле птицы отчётливо видны следы пальцев — чучело часто снимают.

— Зачем?

— Это мы сей миг узнаем!

Соколов осторожно поставил птицу на сундук возле окна. Сказал:

— Недавно расследовалось дело о похищении казначеем Московского воспитательного дома Мельницким трехсот тысяч рублей. Начальник сыска Кошко перерыл весь дом казначея — ни-че-го! Встретил Кошко меня, говорит: «Знаю, что казначей — вор, но не могу деньги найти!» — «Сделай повторный обыск!» — «Какой смысл?» — «Прямой! Я с тобой пойду».

Распутин глядел в рот Соколова:

— И что?

— Кошко с радостью согласился. Пришли, хозяин спокойный, как вековой дуб в тихую погоду. Полицейские всё переворачивают верх дном, понятые скучают. Ничегошеньки! А я гляжу — чучело белой цапли в детской комнате стоит. Взял в руки — тяжёлое. Кинул взгляд на хозяина — он побледнел, кадык у него по шее носится, как хорёк в птичнике. Распорол я шов на брюхе цапли — там деньги кипой, золотые монеты. Вот так-то, святой старец Григорий!

Распутин от удивления разинул розовую пасть:

— Надо же, прохвост лукавый этот казначей! Думаешь, граф, Генрих в этой птице капитал спрятал?

— Сейчас узнаем!

Соколов внимательно оглядел чучело грифа.

Распутин переживал:

— Деньги, поди, прячет, обалдуй африканский!

Соколов нащупал на брюхе грифа что-то твёрдое, похожее на небольшую пуговицу. С усилием нажал. Тут же раздался негромкий металлический звук, щёлкнула какая-то тайная пружинка, отвалилась металлическая дверца, сверху заделанная перьями. Сыщик запустил внутрь руку.

Распутин вытаращил глаза.

Соколов вытащил бумаги. Разглядел, произнёс:

— Шифры. Очень интересно! Так, а что тут?..

— Бинокль, всего-то…

Соколов разглядывал предмет, и впрямь внешне совершенно схожий с полевым биноклем марки «Цейс».