КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Благодарю тебя, сын мой. Я уже имел случай смотреть через твою трубу и восхищаюсь твоей превосходной астрономией.

ГАЛИЛЕЙ. Уже? Но где?..

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. В Римской коллегии.

ГАЛИЛЕЙ. И вы видели?.. (Умолкает, с нетерпением ожидая ответа кардинала).

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Я пока не решил, что я видел.

ГАЛИЛЕЙ. Не решили — как это?

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Сын мой, фактов в чистом виде не существует. Факт как таковой нельзя вырвать из ореола сопутствующих обстоятельств.

ГАЛИЛЕЙ. Ах вот как…

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Мы продолжим нашу беседу. Я жду тебя завтра у себя.

^{Беллармино идет к игровой площадке следующей картины.}

КАРДИНАЛ БАРБЕРИНИ (Галилею). Заручитесь его поддержкой, и церковь — ваша!

^{Галилей движется к другому краю сцены, остальные уходят. Освещение перемещается в кабинет Беллармино во Дворце инквизиции. В глубине сцены, едва видимый, что-то торопливо строчит доминиканский монах.}

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Нет, Галилей, как должностное лицо Святой службы я говорю: не обольщайся. Церковь не даст соизволения на твою теорию. Католицизм верен системе Аристотеля.

ГАЛИЛЕЙ. Кардинал, единственное, о чем я прошу, — чтобы церковь официально засвидетельствовала мои научные опыты. Это никак не повредит нашей матери-церкви.

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Ты все еще считаешь это сугубо научным пунктом?

ГАЛИЛЕЙ. А разве это не так?

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Нет. Научные соображения — отнюдь не главные.

ГАЛИЛЕЙ. Я не понимаю вас, владыка.

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. По мере развития христианства возникла необходимость принять единую официальную систему мироздания. Отцы церкви сочли, что учение Аристотеля наилучшим образом отвечает духу Библии. Четыреста лет Аристотелева астрономия и христианская теология были одном целым. Потом появляется Галилей и говорит: «Старый небесный порядок ложен. Я предлагаю новый, истинный». (Учтиво). Возможно, он таков и есть… Я считаю тебя выдающимся человеком и уважаю твои научные занятия.

ГАЛИЛЕЙ. Благодарю. Вашему высокопреосвященству известно, как глубоко я вас чту.

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Но меня не должно интересовать, истинна твоя теория или ложна. Я задаюсь одним-единственным вопросом: что произойдет с христианским учением, если на место нашей системы мироздания поставить твою? И знаю один- единственный ответ: это погубит христианскую истину!

ГАЛИЛЕЙ. Владыка!

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Ты хочешь превратить нашу вселенскую церковь в религию жалкого, затерянного в пространстве комка грязи.

ГАЛИЛЕЙ. Владыка!

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Думаешь, я преувеличиваю? Ничуть. Подумай, что станет с массами простых людей. Их взрастили в вере, что мир создан для человека. Что человек — божий избранник. А тогда они почувствуют, что их обманули и унизили. Они в отвращенье отвернутся от церкви. Пойдет ересь, отступничество, безбожие. Ты сеешь семена духовной революции!

ГАЛИЛЕЙ (зажимая уши: его раздирают противоположные чувства). Кардинал Беллармино, не надо!

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. Что толку… Я могу замолчать. Но это не уменьшит опасности твоих открытий. Небесный порядок Аристотеля и христианские небеса — едины. Отвергнуть одно — значит погубить другое. Мы не допустим этого.

ГАЛИЛЕЙ (задыхаясь от волнения). Владыка, вы развязали междоусобицу у меня в душе. Она погубит меня!

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО (милостиво). Ну зачем же — «междоусобица», «погубит»… что тебе ближе: твоя эфемерная теория или бессмертная душа католика?

ГАЛИЛЕЙ. И третьего не дано?

КАРДИНАЛ БЕЛЛАРМИНО. У тебя есть выбор.

ГАЛИЛЕЙ. Нет, это не выбор.