— Я его знаю, — продолжал он, — но не смотри на меня таким образом… Ты меня пугаешь…

— В эту минуту, когда ты так близок к смерти, ты должен сказать правду… всю правду. Повторяю, ты будешь отомщен. Фредерик Берар и мистрисс Дик-Торн не спасутся от человеческого правосудия, но я хочу знать имя сообщника этих двух негодяев!…

— Это был я, — едва слышно прошептал Жан Жеди.

Рене не без труда преодолел отвращение.

— Это был ты?… — почти спокойным тоном повторил он. — Значит, ты знал человека, которого убил?…

— Нет.

— Это невозможно.

— Однако правда… Мне ничего не сказали… мне просто дали в руки нож, заплатив, чтобы я убил сначала мужчину, потом ребенка…

Рене вздрогнул.

— Ребенка?…

— Да, ребенка, которого нес старик, доктор из Брюнуа.

— И после старика ты убил ребенка?

— Нет, у меня не хватило мужества, мне стало жаль бедняжку. Я хотел отнести его в госпиталь, но отрава, данная мне англичанкой, начала действовать, тогда, чувствуя, что внутри у меня огонь, не в состоянии двигаться, извиваясь по земле как раздавленный червяк, я положил ребенка под воротами одного дома на Елисейских полях…

Пьер Лорио с молчаливым вниманием слушал рассказ умирающего.

— Под воротами дома на аллее Елисейских полей?… — повторил он.

— Да.

— И это происходило ночью 24 сентября 1837 года?

— Да.

— Черт возьми! — воскликнул Пьер. — Какой случай! Ребенку было холодно, и он дрожал всем телом и плакал. Я услышал его и взял.

— Вы, дядя?… — с удивлением спросил Этьен.

— Да, я.

— Что же вы с ним сделали?

— Я отнес его в воспитательный дом.

— Я не все еще знаю, что мне надо знать, — перебил их Рене. — Дайте мне сначала расспросить его!

— Торопитесь, — прошептал Жан Жеди, — я чувствую, что умираю…

— Ты говорил мне, что узнал Фредерика Берара на улице Берлин у дверей мистрисс Дик-Торн, ты следовал за ним, скажи мне его адрес.

— Он живет на улице По-де-Фер-Сен-Марсель, 17.

Пьер Лорио удивлялся все больше и больше.

— Улица По-де-Фер-Сен-Марсель, 17, — повторил он. — Это человек уже старый, высокого роста, худой?

— Да, это он.

— Я его знаю и знаю, где он живет. Я возил его два раза ночью туда и затем на Университетскую улицу, где живет… Вы знаете, что я хочу сказать.

— Истина, наконец, обнаружится! — сказал Рене. — А теперь, — продолжал он, обращаясь к раненому, — скажи мне, куда ты дел бумаги, украденные тобой у мистрисс Дик-Торн?

Жан Жеди взглянул с удивлением, не понимая вопроса.

— Какие бумаги? Деньги?

— Нет, документы, без сомнения, доказывающие преступление.

— В бумажнике были только банковские билеты…

— Ты плохо искал… Где бумажник?

— В кармане сюртука, на постели.

Рене опустил раненого на подушку и направился к постели. Там он обыскал сюртук точно так же, как это сделал до него герцог Жорж.

— Ничего!… — с яростью вскричал он. — Его убили, чтобы украсть эти бумаги!… А! Негодяи!…

Жан Жеди слабо застонал и потерял сознание.

— Бог оставляет нас, — прошептал Рене. — Эти бумаги, которые должны были служить орудием в наших руках, исчезли, а единственный свидетель умирает!… Доктор! Дорогой доктор, подумайте, что от его жизни зависит счастье Берты… Он должен жить, чтобы обвинить преступников, это необходимо, повторяю вам.