Изменить размер шрифта - +
— Эти бумаги, которые должны были служить орудием в наших руках, исчезли, а единственный свидетель умирает!… Доктор! Дорогой доктор, подумайте, что от его жизни зависит счастье Берты… Он должен жить, чтобы обвинить преступников, это необходимо, повторяю вам. Сделайте чудо, спасите его!

— Я постараюсь, — просто ответил Этьен. — Помогите мне раздеть его и положить в постель.

Жан был сейчас же раздет и уложен.

— Теперь, — продолжал доктор, — я пропишу рецепт. Мне нужны некоторые лекарства, необходимые для того, чтобы хорошенько перевязать рану, надо торопиться. Ступайте сейчас же в аптеку.

— Будьте спокойны, я не потеряю ни минуты, — ответил Рене. — Вот перо и чернильница.

И тут Рене заметил листок, оставленный герцогом Жоржем. Он поспешно пробежал его глазами.

— Эти негодяи очень ловки, они все предвидели. Благодаря записке смерть Жана Жеди была бы признана самоубийством. Но каким образом могли они подделать почерк Жана, — вот что я напрасно стараюсь понять.

Рецепт был написан, и Рене отправился в аптеку. Через полчаса он вернулся с нужным лекарством.

Во время его отсутствия доктор зондировал рану и готовил перевязку.

Когда все было сделано, Жан вздохнул, открыл глаза и, видимо, чувствовал себя легче.

Этьен дал ему ложку лекарства, которое подкрепило его силы и возбудило в его душе надежду.

— О! Доктор, спасите меня! Спасите меня! Умоляю вас, — прошептал он.

— Я сделаю все, что могу, так как от вашего выздоровления зависит честь одного имени и счастье девушки…

— Честь имени и счастье девушки?…

— Да, — сказал Рене, подходя к больному. — Один честный человек был осужден и казнён за преступление на мосту Нельи. Семейство этого человека двадцать лет жило в слезах и печали. Несколько недель назад сын казненного умер, не восстановив честное имя отца, но оставив матери это святое дело. Мать умерла, в свою очередь оставив это дело дочери, дочь ты знаешь — это Берта…

— Берта!… — воскликнул Жан, всплеснув руками.

— Да, дочь, которую убийцы, те же самые, хотели убить несколько дней назад, чтобы помешать ей обвинить их, точно так же, как хотели убить тебя, чтобы заставить молчать.

Крупные слезы показались на глазах Жана. Он торжественно поднял правую руку.

— Клянусь! — сказал он. — Я обвиню негодяев, заплативших мне за преступление, хотя в то же время обвиню самого себя. Кто будет сомневаться в моих словах!

— Я принимаю вашу клятву от имени Берты и рассчитываю на вас, — сказал Этьен. — Но в настоящую минуту, если вы хотите жить, вы должны молчать. Выпейте вот это и спите.

Жан Жеди выпил ложку лекарства и опустил голову на подушку.

— Теперь, дядя, поговорим. Убеждены ли вы, что знаете Фредерика Берара?

— Я в этом уверен, — ответил Пьер, — если это тот самый человек, на которого указывает раненый и который живет на улице По-де-Фер-Сен-Марсель. Я сейчас описал его вам и повторяю, что два раза возил его ночью на Университетскую улицу.

— Он был один?

— Один раз — один, в другой раз — с высоким малым, которого я посадил на улице Пон-Луи-Филипп.

— Вы знаете его имя?.

— Нет, но я узнаю человека.

— Хорошо, мы займемся этими двумя негодяями, которые, без сомнения, именно те, кого мы ищем.

— Господин Лорио, — сказал Рене, — расскажите нам про ребенка, оставленного Жаном Жеди на Елисейских полях и найденного вами.

— То, что я расскажу, очень коротко. Я посадил на бульваре Тампль седока, который ехал в Курбвуа, но не смог его довезти.

Быстрый переход