Затем Этьен объяснил то, что уже известно читателям.

— Странный случай или, лучше сказать, перст Провидения!… — вскричал Анри. — Я убежден, как и ты, что Эстер Дерие тесно связана с этим таинственным делом и что, если она придет в себя, мы узнаем истинную причину убийства доктора из Брюнуа. Когда считаешь ты возможным расспросить ее?

— Не ранее чем через три или четыре дня.

— Мы подождем. Но, чтобы начать борьбу, мы должны приготовить оружие. Мне остается допросить Жана Жеди, затем просмотреть сделанные мною заметки и передать императорскому прокурору жалобу от имени мадемуазель Леруа. На это нужно два дня. Я понимаю ваше справедливое нетерпение, мадемуазель, и сделаю все, чтобы удовлетворить вас. Поэтому будьте мужественны и надейтесь.

Мужчины простились с Бертой и оставили павильон.

— Когда вы думаете увидеться с Жаном Жеди? — спросил Рене.

— Послезавтра. Где он живет?

— В Бельвиле, улица Ребеваль. Но вам трудно найти его без проводника.

— В таком случае, назначьте мне свидание, и мы отправимся к нему вместе.

— Днем или вечером?

— Вечером, это будет благоразумнее.

— Если угодно, я буду ждать вас в девять часов на улице Винцент, 9; это моя временная квартира, — сказал Рене.

— Послезавтра, в девять часов.

Вернувшись домой, Анри собрал все бумаги по делу Берты Леруа и часть ночи занимался делом, которое должен был защищать завтра в суде, делом очень серьезным. Он придавал ему большое значение, так как обвиняемый казался ему заслуживающим снисхождения.

Он лег в постель только за два часа до рассвета.

Выиграв дело, он вернулся домой из суда после полудня. Дома его ждала телеграмма из Марселя, подписанная герцогом Жоржем де Латур-Водье, и в ней говорилось, что послезавтра в пять часов вечера сенатор приедет домой.

Анри чувствовал к герцогу относительную сыновнюю любовь. Он ощущал себя только приемным сыном, поэтому уважение и благодарность занимали в его сердце больше места, чем привязанность. Но тем не менее Анри обрадовался, узнав о возвращении отца. Он никогда не старался проникнуть в тайну своего рождения и старался забыть первые годы своего детства, проведенные в госпитале не из гордости, а чтобы не презирать своих настоящих родителей.

Он приказал приготовить комнаты отца и решил встретить его завтра на станции, поэтому написал записку Этьену, извещая его о приезде сенатора и отменяя свидание, прибавив, что оно состоится в самом скором времени.

Этьен был рад отсрочке, так как силы Жана Жеди с каждым днем восстанавливались, и Эстер Дерие, начинавшая поправляться, также, может быть, могла бы ответить на вопросы адвоката.

Действительно, лечение Этьена Лорио наконец дало свои плоды. Лихорадка прекратилась, и Эстер, казалось, просыпалась от сна. Она с недоумением оглядывалась вокруг, стараясь собрать свои воспоминания, но утомилась от бесполезных усилий. Она хотела расспросить окружающих, но помощник Этьена получил от него приказ не давать ей говорить, так как всякое волнение могло быть опасно. Следовало ждать благоприятной минуты. Больная уже начинала понимать ненормальность окружающей обстановки, но все ее мысли перепутались.

Приехав в свой обычный час, Этьен прежде всего отправился к Эстер. Услышав, что дверь ее комнаты отворяется, она приподнялась на постели и поглядела с видимым беспокойством на Этьена.

— Боже мой! — вдруг спросила она. — Разве доктор болен? Почему он не приходит?

Эти фразы, смысл которых ни доктор, ни его помощник не могли понять, вполне походили на бред.

— Вы не узнаете меня? — спросил Этьен. — Это я, ваш доктор.

Эстер покачала головой:

— Нет, доктор не вы.