- Всем было объявлено, и все согласились,  что  капитана  не  следует

беспокоить из-за наших ссор. Ему нужно думать о корабле.

     Вильямс застонал, окончательно придя в себя.

     - Мы пойдем к первому помощнику Линдгрен, - сказал Реймон. - Я должен

подать жалобы на вас обоих.

     Глассгольд сжала губы.

     - Как пожелаете.

     - Не к Линдгрен, - пробормотал Вильямс. - Линдгрен и он, они...

     - Уже давно нет, - сказала Глассгольд. - Она  больше  не  смогла  его

выдерживать, еще до катастрофы. Она будет справедлива.

     С ее помощью Вильямс оделся и добрался до командной палубы.

     Несколько человек увидели их и спросили, что случилось. Реймон  грубо

оборвал вопросы.  Ответом  ему  были  хмурые  взгляды.  Около  первого  же

аппарата вызова интеркома он  набрал  номер  Линдгрен  и  попросил  ее  не

уходить из приемной.

     Комната  была  крохотная,  но  звуконепроницаемая,   подходящая   для

конфиденциальных и неприятных разговоров. Линдгрен сидела за  столом.  Она

надела униформу. Флюоропанель  освещала  ее  снежно-белые  волосы.  Голос,

которым она предложила Реймону начинать, после того, как все уселись,  был

столь же холоден.

     Он сжато изложил происшествие.

     - Я обвиняю доктора Глассгольд  в  нарушении  медицинских  правил,  -

закончил он, - а доктора Вильямса в нападении на стража порядка.

     - Бунт? - спросила Линдгрен.

     Вильямс испугался.

     - Нет, мадам. Хватит  обвинения  в  нападении,  -  сказал  Реймон.  И

повернулся к химику: - Считайте, что вам  повезло.  Мы  с  психологических

позиций не можем себе позволить проводить суд, а обвинение в бунте требует

суда. По крайней мере, пока вы  будете  продолжать  так  себя  вести,  это

невозможно.

     - Достаточно, констебль, - бросила  Линдгрен.  -  Доктор  Глассгольд,

прошу вас изложить вашу версию.

     - Я признаю свою вину в нарушении правил, - твердо заявила она, -  но

я прошу пересмотреть мое дело - как и дела всех - на что  мы  имеем  право

согласно Уставу. Я требую, чтобы мой случай рассматривал и решал не доктор

Латвала единолично, а бюро офицеров и моих  коллег.  Что  касается  драки,

Норберт был явно спровоцирован и стал жертвой чистой злобы ради злобы.

     - Что вы утверждаете, доктор Вильямс?

     - Не знаю, как можно подчиняться вашим дурацким пра...  -  Американец

сдержал себя. - Прошу прощения, мадам, - сказал он немного невнятно  из-за

разбитых губ.  -  Я  никогда  не  знал  на  память  правила  поведения  на

космическом  корабле.  Я  полагал,  что  здравого  смысла  и  доброй  воли

достаточно. Возможно, Реймон формально прав,  но  я  уже  почти  дошел  до

предела, терпя его твердолобое вмешательство.

     - В таком случае, доктор Глассгольд, доктор  Вильямс,  готовы  ли  вы

придерживаться моего приговора? Вы имеете право на суд, если пожелаете.