|
п., с непрестанным страхом за свою жизнь и в особенности за здоровье хворого наследника, внемлющие всяким мистико-спиритуалистическим бредням 72, вместе с тем обуреваемые похотью, не вяжущейся с ханжеской моралью, Николай II и Александра Федоровна нашли, наконец, в Распутине того «Друга» и господина их мыслей и чувств, которого так долго не хватало рабским душам этих властителей над шестой частью земного шара. Распутин же, если не сразу, то все же очень скоро понял положение, в какое ставила его психическая неуравновешенность его высоких покровителей, и сумел сделать отсюда выводы, открывавшие ему доступ к целому ряду «чудес» и сфере государственного правления Российской империей. Поистине, в этой сфере Распутин стяжал себе куда большее право на звание чудотворца, чем в сфере мистико-религиозной. «Царский лампадник», как его официально титуловали во дворце, о. Григорий, на первых же порах своей придворной карьеры, стал в действительности ближайшим царским советником, ходатаем за царя перед богом и посредником между этими почтенными правителями. Очень верную, сравнительно; характеристику роли Распутина, в этот первый период его «государственной» деятельности, дает нам хорошо знавший «старца» С. П. Белецкий. «Войдя и высочайший дворец, — пишет он, — при поддержке разных лиц, в том числе покойных гр. С. Ю. Витте и кн. Мещерского, возлагавших на него свои надежды с точки зрения своего влияния в высших сферах, Распутин, — пользуясь всеобщим бесстрашием, основанным на кротости государя, ознакомленный своими милостивцами с особенностями склада мистически настроенной натуры государя, во многом по характеру своему напоминавшего своего предка Александра I, — до тонкости изучил все изгибы душевных и волевых наклонностей государя, сумел укрепить веру в свою прозорливость, связав со своим предсказанием рождение наследника и закрепив на почве болезненного недуга его высочества свое влияние на государя путем внушения уверенности, все время поддерживаемой в его величестве болезненно к тому настроенной государыней, в том, что только в нем одном, Распутине, и сосредоточены таинственные флюиды, врачующие недуг наследника и сохраняющие жизнь его высочества, и что он как бы послан провидением на благо и счастье августейшей семье» 73. Став, как «прозорливец», persona grata в чисто семейных делах дома Романовых, Распутин очень скоро и вполне естественно становится пред «царскими очами» и «прозорливцем» в делах государственных. — Хотя П. Г. Курлов, защищающий, в своих воспоминаниях, царя и Распутина от «злостных слухов», и утверждает, что в назначения высших сановников Распутин «в то время» совершенно не вмешивался, однако и он признает, что «мнение его (Распутина) о том или другом человеке не оставалось без влияния, при громадном доверии к нему царя и наклонности последнего к мистицизму, особенно, когда государь по своему убеждению или по каким-нибудь другим причинам колебался при выборе или назначении какого-нибудь лица» 74. Но одно дело — давать советы, когда за ними обращается лицо, нуждающееся в них, другое дело — давать их без всякого за ними обращения. В последнем случае советник — как нетрудно заметить — из консультанта становится уже руководителем другого, хотя и продолжает облекать свои указания этому другому в форму «советов». |
