—  В таких случаях, как этот,— возразил Шейни,— муж часто отрицает существование записки. Это единственная. защитная реакция... Нежелание, чтобы кто-то рылся в грязном белье.

—   Мистер Шейни, если бы Эльза оставила такую записку, уверяю вас, Пол Натан сразу бы предоставил ее как доказательство своей непричастности к убийству. Было бы ошибкой считать, что он несчастный обманутый муж, потерявший жену. Уверяю вас, сэр, сейчас он втайне смеется у нас за спиной. Этот человек очень ловко сделал свое дело. Он одним ударом избавился от нелюбимой жены и стал наследником многомиллионного состояния.

Горячность, с какой были произнесены эти слова, почти убедила Шейни, но он по инерции продолжал спорить с Армбрюстером.

—   Боюсь, сэр, что вы приписываете Полу Натану сверхчеловеческую силу. Мне, конечно, ничего не известно о его отношениях

с женой и о том, желал ли он ее смерти, но ведь картина совершенно ясна. Я был на месте...

—   Вот это точно,— старик с жадностью ухватился за слово Шейни.— Как раз это я и доказывал Биллу Джентри. Абсолютно ясная картина, при виде ее не возникает никаких вопросов. Дважды два должно быть равно четырем — это ясно как день, поэтому никакого настоящего расследования не проводится. Естественно, что же тут расследовать? Достаточно создать видимость и вскоре закрыть дело, чтобы успокоить чувства старого Эли Армбрюстера. А теперь скажите мне, мистер Шейни, насколько я знаю, вы были там на месте. Проводилось ли действительно настоящее, тщательное расследование? Что было сделано, чтобы обнаружить доказательство того, что, возможно... Возможно, существует нечто, отличающееся от совершенно очевидной картины двойного самоубийства. Пойдем дальше,— продолжал он, внимательно глядя на колеблющегося Шейни.— Вам приходилось иметь дело со множеством расследований по убийствам. Попробуйте дать немного свободы своему воображению. Допустите на мгновение, что на месте преступления не оказалось бы этих двух посмертных записок. Тогда картина уже не была бы такой очевидной, так ведь? Возникли бы вопросы, на которые полиции пришлось бы искать ответ. Я знаю, что у Джентри очень хорошая криминалистическая лаборатория. Скажите, на ту квартиру приезжали эксперты, чтобы провести тщательные исследования, которые наверняка провели бы при менее   очевидных обстоятельствах?

—   Нет,— задумчиво ответил Шейни.— Видимо, в этом случае им показалось, что нет нужды в тщательной экспертизе.

—   Конечно, экспертиза не нужна, когда все очевидно. А теперь... Что это за человек, который подписался Роберт Ламберт?

—   Я пока не знаю, что удалось выяснить о нем полиции.

—  Ровно ничего! — торжествующе сказал Армбрюстер, указывая на Шейни тонким пальцем.— Они до сих пор не выяснили ничего, что позволило бы его идентифицировать. А почему? Я вам скажу, почему. Потому, что они по-настоящему не пытались этого сделать! Какое это имеет значение в конце концов, дело-то закрыто! Человек по имени Роберт Ламберт мертв, и моя дочь тоже мертва. А они наверняка знают, что Ламберт сам писал эти записки. А может быть, это ловкая подделка? Можно ли сказать наверняка, что моя дочь действительно часто бывала у него? А может быть, вчера ее просто заманили на эту квартиру?

—   И заставили выпить коктейль с цианистым калием против ее воли? — Шейни постарался, чтобы в его голосе не звучала насмешка, потому что старик ему нравился и детектива восхищала твердость духа этого человека, который отказывался признать очевидное. Но, видно, это ему не совсем удалось, потому что щеки Армбрюстера вспыхнули и проницательные голубые глаза сердито блеснули.

—  Я был о вас лучшего мнения, Шейни. О вас много говорят в Майами. Люди считают, что вы человек с воображением, способный применять нестандартные методы.