– Тихо! – вдруг приказал Артист. – Все под навес! Ложись!

Со стороны Потапова донесся гул вертолетного двигателя. Он приближался. Это был хорошо знакомый нам патрульный Ми‑28. Он тянул над рекой на высоте метров триста. Потом пошел вниз, чуть клюнул носом и выплюнул одну из шестнадцати ракет «Вихрь». Оставляя белый след, она прошла над водой, и там, где только что был маленький силуэт катера, сверкнуло, вспух и лопнул огненный шар и взметнулся водяной столб.

Сивопляс взревел, как раненый тигр, и рванулся из‑под навеса. Боцман успел схватить его за ногу, за другую ногу ухватился Артист, а Док навалился сверху всей своей массой.

Вертолет вышел на второй заход и прошил фарватер из скорострельной 30‑миллиметровой пушки 2А42. Еще раз развернулся, облетая на малой высоте окрестности, прогрохотал двигателем над крышей навеса, заложил вираж и отвалил в сторону аэродрома.

Сивопляс поднялся на ноги и машинально отряхнул форменку от сора. Потом сел на краю обрыва, по‑восточному скрестив ноги, и начал раскачиваться вперед‑назад. Мы расположились по сторонам от него и сидели, молча глядя на хмурую воду сибирской реки Стикс. А что тут можно было сказать?

– Костя Сальников, – негромко проговорил Сивопляс и снова закачался. Потом сказал:

– Младший сержант. Потом сказал:

– Он прикрыл меня во дворце Амина. Потом сказал:

– Гриша Майборода. Младший лейтенант. Мы вместе горели в бэтээре под Урузганом.

Потом сказал:

– Никита Петраков. Старший сержант. С ним мы были в плену.

Потом встал и сказал Доку:

– Теперь я понял, что такое Россия. Это и есть Россия. Она такой и останется, если их не остановить. Говори, что делать.

Глава XIV

От одного человека не зависит ничего.

От одного человека зависит все.

* * *

Еще на даче в Архангельском генерал‑лейтенант Ермаков понял, что стечение обстоятельств поставило его в такое положение, когда только от него, как от одного‑единственного солдата на острие захлебнувшейся атаки, зависит исход огромного дела. Дрогнет он, и запнется взвод, вожмется в землю на свинцовом юру рота, залягут, а потом начнут пятиться батальоны, обнажая фланги соседей, вовлекая в губительную воронку отступления полки и дивизии.

Решение, которое принял Ермаков, было инстинктивным, самопроизвольным, как взмах руки и изгиб тела потерявшего равновесие канатоходца. В какой‑то момент он даже поразился себе: да не спятил ли я? Но уже заработал его холодный практический ум, анализируя ситуацию, просчитывая варианты. И когда приехал аль‑Джаббар с тремя молодыми черноусыми арабами‑телохранителями в одинаковых черных костюмах и с одинаковыми черными кейсами, Ермаков уже был готов к разговору.

Но он не стал начинать его на даче. Времени до отлета «Руслана» в Потапово оставалось в обрез, это был хороший повод отложить разговор. В машине тоже вести обсуждение нельзя из‑за присутствия арабов, понимавших по‑русски и по‑английски.

На предложение Ермакова изложить дело уже на борту «Руслана» аль‑Джаббар немного подумал, легким касанием ладони поправил безукоризненный пробор на иссиня‑черных, набриолиненных волосах, повертел массивный золотой перстень на маленьком пухлом пальце и согласился:

– Мы знаем господина Ермакова как очень серьезного человека. Мы не сомневаемся, что наш высокочтимый друг отдает себе полный отчет в своих действиях.

Круглое жирное лицо Джаббара с пышными черными усами излучало доброжелательство, но глаза смотрели холодно, жестко.

Представитель ОПЕК при правительстве России (он же – доверенное лицо могущественного миллиардера бен Ладена) гражданин Саудовской Аравии Мухаммед Хасан аль‑Джаббар был очень опытным бизнесменом и хладнокровным человеком.