С мебели
совлечены чехлы, и малиновый китайский шелк являл взору свои поблекшие
цветы. Приготовления возвещали о некоем чрезвычайном собрании. Поэт
усомнился в пристойности своего костюма, так как он был в сапогах. Похолодев
от смущения, он подошел к японской вазе, украшавшей консоль с гирляндами
времен Людовика XV и стал ее рассматривать; но, опасаясь заслужить немилость
мужа своей нелюбезностью, он тут же решил поискать, нет ли у этого человечка
какого-нибудь конька, которого можно было бы оседлать.
- Вы редко выезжаете из города, сударь? -сказал он, подходя к г-ну де
Баржетону.
- Редко.
Молчание возобновилось. Г-н де Баржетон с кошачьей подозрительностью
следил за каждым движением Люсьена, который тревожил его покой. Один боялся
другого.
"Неужели мои частые посещения внушают ему подозрение?- подумал Люсьен.-
Он явно меня не выносит".
К счастью для Люсьена, крайне смущенного встревоженными взглядами г-на
де Баржетона," который следил за каждым его шагом, старый слуга, облаченный
в ливрею, доложил о дю Шатле. Барон вошел чрезвычайно не-
принужденно, поздоровался со своим другом Баржетоном и приветствовал
Люсьена легким наклонением головы, следуя моде того времени, однако ж поэт
отнес эту вольность на счет наглости чиновника казначейства. Сикст дю Шатле
был в панталонах ослепительной белизны со штрипками, безукоризненно
сохранявшими на них складку. На нем была изящная обувь и фильдекосовые
чулки. На белом жилете трепетала черная ленточка лорнета. Наконец в покрое и
фасоне черного фрака сказывалось его парижское происхождение. Короче, это
был красавец щеголь, еще не вполне утративший былое изящество; но возраст
уже наградил его кругленьким брюшком, при котором довольно трудно было
соблюдать элегантность. Он красил волосы и бакены, поседевшие в невзгодах
путешествия, а это придавало жесткость его чертам. Цвет лица, когда-то
чрезвычайно нежный, приобрел медно-красный оттенок, обычный у людей,
воротившихся из Индии; однако его замашки, несколько смешные своею верностью
былым притязаниям, изобличали в нем обворожительного секретаря по особым
поручениям при ее императорском высочестве. Он вскинул лорнет, оглядел
нанковые панталоны, сапоги, жилет, синий фрак Люсьена, сшитый в Ангулеме,
короче сказать, весь внешний облик своего соперника; затем небрежно опустил
лорнет в карман жилета, как бы говоря: "Я доволен". Сокрушенный
элегантностью чиновника, Люсьен подумал, что он возьмет свое, как только
собравшиеся увидят его лицо, одухотворенное поэзией; тем не менее он
испытывал тысячу терзаний, еще усиливших тягостное чувство от мнимой
неприязни г-на де Баржетона. Барон, казалось, желал подавить Люсьена
величием своего богатства и тем подчеркнуть унизительность его нищеты. |