– Я не отрицаю… в принципе! – с достоинством произнес Аркадий. – Я всегда был о тебе очень высокого мнения, Борис, ты же знаешь… Ну, и потом ты ведь работал со мной, это тоже кое‑что значит! Но не надо преувеличивать… да! Не стоит, знаешь ли, преувеличивать…

– Это в каком же смысле – преувеличивать? – поинтересовался я.

– В этом самом. Говоришь, что я от скромности не умру, а сам‑то? «Я да я, в своей камере прибыл, я уже два года назад все это рассчитал!» Не советую, знаешь ли…

– Ну, а если все‑таки? – спросил я, с любопытством глядя на Аркадия. – Если на минуточку допустить, что я и вправду взял да рассчитал поле, еще в 1974 году? Тогда что?

– Тогда честь тебе и слава! – неуверенно сказал Аркадий. – То есть ты и так молодец, если действительно отправился в прошлое в своей хронокамере. Действительно, Борька?

– Действительно… – сдержанно ответил я.

– Молодец, молодец! – величественно отозвался Аркадий. – Это здорово! И этого вполне достаточно, чтобы похвастаться. А преувеличивать, я ж говорю, незачем…

Я неопределенно хмыкнул. Что‑то крылось за этими словами Аркадия, а что, я не мог понять. Ну ладно, потом выясню!

– Ладно, не буду преувеличивать, раз тебе это не нравится, – кротко согласился я. – Так вот, Борька, смотри сюда!

Я быстро восстановил чертеж, который раньше делал для Аркадия.

– Видишь? – говорил я Борису. – Линия I – это его мир, где он изобрел свою «машину времени», нашел свое поле. Вот он прибывает к нам… Возьмем для простоты последнее его прибытие, двадцатого мая… иначе много чертить придется – ведь он всякий раз, когда прибывал к нам, новую линию создавал… Ну ладно, пусть линия I – последняя из линий, созданных Аркадием. Это не та, где он рассчитывал поле, а та, с которой он свалился в «мое» двадцатое мая.

Аркадий поглядел на мой чертеж, сдвинул брови и о чем‑то задумался. Борис‑76 был заинтересован до крайности.

– Эти вот две параллельные линии, которые начинаются от двадцатого мая,

– это встреча двух Аркадиев, да? – спрашивал он, не отрывая глаз от чертежа.

– Ну да! Они встретились в лаборатории, потом, видимо, пошли вместе в зал хронокамер… ну, Аркаша нам это обрисует подробней… Постой, а ты разве об этом не слыхал?

– Да ничего я не слыхал и ничего не знаю, ясно тебе? – огрызнулся Борис‑76. – Куда мне до вас! Вы бывалые люди, великие хронопроходцы, а я – жалкий провинциал‑домосед… И вообще не обо мне речь. Давай дальше, по порядку. Крест – это что?

– Это смерть моего Аркадия, – неохотно проговорил я.

Каждый раз, когда я об этом вспоминал, вся история переставала мне казаться хоть отчасти забавной, я ощущал нестерпимую горечь и боль. Ведь своего Аркадия я так и не спас. Да и невозможно это было, я подсознательно все время это понимал. В том мире, который я покинул, когда вошел в свою хронокамеру, смерть Аркадия Левицкого осталась трагическим фактом, и никакая хронофизика не могла этого изменить.

Я посмотрел на Аркадия. Другой Аркадий… Вот он пожалуйста, жив‑здоров. Сидит рядом – рукой потрогать можно – и тоже смотрит на меня. И, кажется, понимает, о чем я думаю. Во всяком случае, глаза у него очень грустные.

Борис нахмурился.

– Я понимаю… – сказал он.