– А твой фокус – это решение? – угрюмо спросил я.

– Да как тебе сказать… Сейчас‑то я вижу, что… Но тогда мне казалось, что это – идеальный вариант. Ну, и потом я так считал: это все же опыт на самом себе. И решение такое изящное… словом, не устоял я перед таким соблазном!

Я вздохнул. Аркадий есть Аркадий. Он до конца жизни будет помнить об этом опыте, в котором у него были шансы спастись, а у того Аркадия – не было, и никогда не простит себе этого. Но это – про себя; а перед другими Аркаша и виду не подаст! Наоборот, будет орать, что он поступил правильно, а мы – тупицы, способные мыслить только на уровне коммунальной кухни. В некотором смысле это все же действительно был эксперимент на самом себе. Понимал ведь Аркадий, сам признался, что понимал: если он окажется прав, если линии двойников между собой не связаны, то эксперимент обернется убийством Аркадия‑74… пусть самоубийством, но вина с него, с Аркадия‑76, все равно не снимается. А если окажется, что он неправ, что линии эти как‑то связаны, что путешествие во времени не разрывает связи между прошлым и будущим в жизни человека, тогда должны погибнуть оба. Как только хронокамера, двигаясь вперед во времени, достигнет рассвета двадцать первого мая, когда наступила смерть Аркадия‑74 из‑за отравления снотворным, Аркадий‑76 бесследно исчезнет в хронокамере. Погибнет, ничего не узнав и не доказав.

– Знаешь, Аркадий, чем больше я думаю, тем меньше у меня все это в голове укладывается! – хмуро сказал Борис‑76. – Что у тебя склонность к авантюризму, это я всегда знал. Но тут уж даже не авантюризм, а… ну просто черт те что! Ты мне только не читай лекций на тему о том, как врачи себе чуму прививают. Это я сам отлично знаю. Но они‑то прививают чуму или еще что самим себе, а не кому другому, хотя бы и брату‑близнецу!

– Ты, надеюсь, понимаешь, что если б я мог обойтись самим собой, вот этим… – сказал Аркадий, не глядя на него.

– Понимаю. Ничуть не сомневаюсь в твоей личной храбрости. Но и собой одним рисковать без крайней необходимости не следует. А уж другим человеком… Ведь всегда при опытах стараются заменить людей манекенами, автоматами, животными…

Борис выдохся и понуро замолчал. Это был, в общем‑то, пустой разговор. Во‑первых, сделанного не воротишь: на той  мировой линии Аркадий Левицкий умер, и там  этого уже не исправишь. Во‑вторых, необходимость совершенно ясна… Ну, Аркадий в этом духе и ответил.

– Вот когда ты натренируешь кота или пса, чтобы он отправился в прошлое, кокнул своего тамошнего двойника и вернулся, чтобы доложить результаты, тогда и поговорим, – мрачно усмехаясь, сказал он. – И вообще отлично ты понимаешь, что никакие тут автоматы и никакие звери не помогут, а нужен человек. Рассудком понимаешь, а чувства бунтуют, верно? Нельзя, мол, так! Это, мол, убийство! Ты сидишь, смотришь на Борьку и совершенно убежден, что ты его не мог бы уговаривать на такое. Верно! Ты не мог бы! Вам, Стружковым, такие идеи просто в голову не придут! Но скажи по справедливости: не кажется ли тебе, что кому‑нибудь да должны приходить в голову такие вот неприятные идеи? И что это даже удобно: все прочие тогда могут спокойненько сидеть и обличать злодеев, которые до такого додумываются!

Вот тут мы с Борисом‑76 отреагировали по‑разному! У Бориса даже дыхание перехватило от злости, он побагровел и с трудом сказал, что, мол, пожалуйста, пускай Аркадий закажет себе светящийся неоновый венчик или терновый венец из поролона и носит повседневно, а он на такую славу не претендует. А мне сделалось очень грустно и тяжело, и я начал сбивчиво уверять Аркадия, что мы его понимаем и что никто его не обвиняет…

– Нет, обвиняет! – перебил меня Аркадий.