|
– Ион обвиняет, и ты… Ну, ты это все же лучше воспринимаешь, наверное, из‑за того, что сам путешествовал во времени. Но неужели тебе непонятно, – обратился он к Борису‑76, – что другого выхода просто не было? Если бы принял снотворное я, это значило бы только одно: что Аркадий Левицкий дожил до 1976 года, а там умер. На Аркадия‑74 это никак не повлияло бы. Если бы Аркадий‑74 принял снотворное в обычном мире, без переходов во времени, результат был бы тоже однозначным: Аркадий Левицкий дожил бы только до 1974 года, и в 1976 году уже некому было бы размышлять над этими проблемами. Но после моего перехода в прошлое наша линия удвоилась. – Аркадий ткнул прутиком в мой чертеж. – И если одна из этих линий оборвется вот здесь, – он обвел кружочком крестик на линии Аркадия‑74, – что произойдет тогда с другой линией? Вот в чем был вопрос! И ответить на него можно было только одним путем. Тебе что, действительно это непонятно? А тебе? – спросил он нас обоих поочередно.
Лицо у него почернело, заострилось. Я глянул, и мне стало больно. – Борька, прекрати этот разговор! – взмолился я. – Достаточно мы уже понимаем и никаких сейчас других путей не видим, а если б и увидели, то сделанного не переделаешь. – Ладно… ты, наверное, прав, – буркнул Борис. Некоторое время мы все молчали. Потом Борис спросил: – Ну хорошо, а зачем тебе понадобилось тут же скакать в будущее? Ты что, не мог там… пронаблюдать? Аркадий быстро, с испугом глянул на него и тут же отвернулся. – Я считал… – ответил он, слегка запинаясь, – я предполагал, что мне следует пересечь в хронокамере момент его… ну, его исчезновения… Сам же я только что предложил прекратить этот разговор, а тут не утерпел, ввязался. – Хитришь, Аркашенька, – сказал я. – Ничего тебе не нужно было пересекать, а просто боялся ты смотреть, как он будет умирать… боялся, что не выдержишь, начнешь его спасать – и эксперимент сорвется. Так ведь? Аркадий покосился на меня, шевельнул губами, но ничего не сказал. – Так оно и было, чего уж! – с горечью сказал Борис‑76. – Смерти он, конечно, не боялся. А душевной пытки, которую сам же себе устроил, испугался. Решил сбежать… Еще и потому ты решил сбежать, что верил в свою теорию. Верил, что ваши линии не связаны, что он умрет, а ты останешься. Слишком ты у нас умный… слишком ты хороший хронофизик! И тот Аркадий – он ведь такой же! Он тоже все это знал, наверное. Ведь знал? – Знал… догадывался… – хмуро подтвердил Аркадий. – Мы оба сознательно шли на риск… – Он вдруг повернулся и в упор посмотрел на нас обоих. – А вам не кажется, что в таких условиях… ну, что остаться в живых – это… это тоже риск?! – Ах, кретины! – простонал Борис‑76. – Надо же, чтобы встретились два таких кретина! Что вы с собой наделали! – Борис, мы же уговорились! – закричал я. – Не надо больше! Это бесполезные мучения, не надо, я не хочу! – Ладно, ладно, прекратим! – поспешно сказал Борис. Мы опять некоторое время молчали. Но молчать тоже было тяжело. – Слушайте, ребята, – сказал Борис‑76, глянув на часы. – Я сейчас позвоню Шелесту; без объяснений, просто сообщу, что мне пришлось выйти по экстренному делу. Пускай думает пока что хочет. А мы тут кое‑что еще довыясним, додумаем и… – Он запнулся, потом повторил: – Так я пойду позвоню… Пока он ходил звонить, мы с Аркадием сидели молча. По‑моему, мы оба до смерти устали и радовались хоть коротенькой передышке. |
