Ах, молодец! Ну конечно, именно это меня и сбивало с толку! Глазок индикатора погас, как только я начал по‑настоящему вмешиваться в реальность. Ведь в измененной реальности, в этом мире, который я сам невольно создал, Борис Стружков двадцать третьего мая 1974 года не включал автомат хронокамеры. Камера была, и автомат был, но никто его не включал. Поэтому он и в прошлом вечером двадцатого мая оказался выключенным.

– Так ведь я же никакого изменения не производил, – сказал Аркадий, – в прошлое не вмешивался. Я вообще не выходил из камеры, а к тому же валялся без сознания. Какое уж тут изменение!

– А сам факт перехода? – неуверенно спросил Борис.

– Не разводи мистику, Борька! – морщась, сказал Аркадий. – Раз я не выходил из хронокамеры…

– А ты уверен, что сам‑то не разводишь мистику с этим выходом‑невыходом из хронокамеры? – вмешался я. – Вот я, например, когда перешел в прошлое, так первым делом, еще оставаясь в камере, убедился, что лаборатория пуста. Но потом вышел из камеры и несколько минут простоял в проходе из технического отсека.

– А что ты там делал? – заинтересовался Аркадий.

– Да вот именно, что ничего. Стоял и думал, как быть, с чего начать, и так далее. Я никого не видел и меня никто не видел. Так вот, спрашивается: если б я простоял таким образом даже целый час, а потом ушел бы в камеру и отправился назад, изменился бы от этого мир?

– Что ты дурака валяешь, Борька! – сказал Аркадий. – С чего ему меняться, если ты никаких изменений не внес? Мир – это не твое или мое представление, мир – это ре‑аль‑ность! И пока ты на нее реально не воздействуешь, она реально и не изменится. Насчет выхода из камеры я говорил условно, для наглядности. А на самом деле ты мог, допустим, походить по лаборатории, даже посидеть за столом, поработать. Если тебя никто не увидит и никаких следов твоего пребывания в этом мире не останется, то ты вернешься в свой прежний мир, не отклонив мировой линии.

– А если представить такую ситуацию: ты совершил переход, лежишь без сознания в хронокамере, а в это время тебя кто‑нибудь видит сквозь стекло,

– допустим, тамошний Аркадий или Борис. Но прежде чем они успевают что‑либо предпринять, автомат срабатывает, и ты отправляешься обратно. В этом случае как? Есть изменение?

– Каверзная ситуация! – Аркадий покрутил головой. – Н‑да… опасаюсь, что я уже не попал бы в свой прежний мир! Ведь тут налицо изменение, причем довольно основательное: они увидели бы воочию, что путешествие во времени уже осуществлено на практике! А это сразу изменило бы их психику, их отношение к делу… привело бы к ускорению открытия.

Конечно! Если б я в тот вечер не знал, что переход практически осуществим, ничего бы я не добился… И не было бы «моего» способа перехода. У Аркадия ведь совсем по‑другому, наверное, решено…

– Аркадий, объясни ты мне, – сказал я, – почему это у тебя в камере всех по черепу бьет? Для полноты впечатления, что ли?

– Ничего не всех, – недовольно ответил Аркадий. – Меня только в первый раз двинуло, но это я сам был виноват – заставил автомат слишком быстро поле наращивать. А ты, наверное, бегал по камере, суетился…

– Значит, у тебя поле не совсем однородное?

– Да, и нарастание идет не совсем плавно. Надо еще поработать. Ну, да ты же сам это знаешь, если… – Он вдруг замолчал и, что‑то сообразив, уставился на меня. – Постой‑постой, Борька! Я, похоже, опять чего‑то не усвоил.