|
Был тут и муж, белокурый крестьянин с встревоженным лицом. В багажном вагоне они везли огромную груду вещей - чемоданы без замков, стянутые веревками, корзины, ящики. И на всех этих предметах - ярлычки Чикаго, Нью-Йорка, каких-то итальянских морских линий... Поезд проносился мимо разных городов, где дома каждый раз были иного вида и цвета. А поля становились все шире, уже не было изгородей, и кое-где стояли халупы, напоминающие избы. В вагоне царила дружелюбная скученность. Владимир спал, положив голову на ведро незнакомого человека. И так как на вокзалах все выходили поесть-попить, карманы у всех уже были набиты монетами разных стран. У Владимира радостно сияли глаза. Один из его спутников был немец, другой - венгр, но все понимали друг друга. - Я еду в Варшаву, встречусь там с товарищем... Он произнес по-немецки “Kamrad”, с заглавным “К”, придававшим слову какую-то поэтичность. Он понимал по-польски, поляки понимали по-русски. Каждый смеялся ошибкам другого. А поля уже были под снегом, только на крышах ферм он еще не держался. - Раньше я был морским офицером, а в конце концов стал работать в цирке... Каждый рано или поздно рассказывал о своей жизни с такими подробностями, которые от родного брата утаишь. Поляк провел три года в Штатах, там родились его дети. Потом остался без работы и теперь ехал домой, авось жизнь стала лучше. - Будешь опять сидеть без работы, - утверждал венгр. - Так сейчас повсюду - что в Европе, что в Америке. Ты сам-то откуда? - Из Вильно. Он в Варшаве не сойдет. Ему предстоит еще долгая ночь пути до северной границы своей страны. - Я и не знал, где мой приятель. Он исчез много месяцев назад. Однажды, случайно вышло, цирк проезжал через Тулузу... Вы Тулузу не знаете? Немец там жил во время войны, в плену. Это было, вероятно, летом, потому что он запомнил одно: стояла нестерпимая жара. - И кого же я встречаю в Тулузе? Бывшего хозяина константинопольского ресторана, где мы с Блини работали. Он русский, бывший капитан-кавалерист. Батареи так нагрелись, что все сидели как в парной. Ребенок сосал огромную белую грудь. На полу, у ног, стояли бутылки пива. Приятно было вот так рассказывать, говорить что попало, покуривая сигареты, которые тоже меняли вкус на протяжении пути. - И он как раз получил письмо от одного из своих друзей из Варшавы... Владимиру хотелось рассказать все во всех подробностях, как старухи в своих бесконечных рассказах в точности перечисляют родственные связи каждого, о ком говорят. - И вот ведь чудеса! Тот ведь до революции не был ни офицером, ни даже солдатом, собирался стать попом... И знаете что он сделал? Нанялся в швейцары в гостиницу “Европейская” в Варшаве... Надо вам сказать, он знает все европейские языки... Сколько лет ему не приходилось болтать вот так, на русский манер! Ему было весело, он даже растрогался. - И вот, кого же он вдруг видит в один прекрасный день? Моего друга Блини, в огромной американской машине, с каким-то человеком, который снял целые апартаменты в этой гостинице! Так я узнал в Тулузе, что мой Блини стал камердинером бельгийского финансиста и поехал с ним в Варшаву... Ну разве это не перст судьбы? И то, что я нашел мои полотняные брюки, - тоже судьба! Но этого вам не понять, а мне не хочется разъяснять... Еще как хочется! Вся эта история казалась ему чудом. |
