|
Но теперь заговорил уже поляк, взялся представить картину американской жизни. - Ты по-английски-то говоришь? - спросил венгр. - Нет! В нашем районе жили только поляки. И на заводе их было тысячи две... Владимир с нежностью смотрел из окна на пригород с серыми домами и голыми ветвями деревьев и улыбался, ощущая в кармане рубашки оставшиеся четыре тысячи франков. На нем был новый костюм, купленный в магазине готового платья, узковатый в плечах и весь мятый, оттого что ткань была хлопчатобумажной. Все кругом уже спали. Просыпались, чтобы сходить в туалет или глотнуть пива. Венгр разлегся на полу между скамейками, подстелив газеты. Владимир еще хотел рассказать самое удивительное: его так ведь и не нашли! Полиция, разумеется! В первое время он отпустил бороду, рыжеватую, вроде бы лопатой. Фотографию его напечатали многие газеты, но на этой единственной фотографии, которой они располагали, он был в офицерской форме и морской фуражке. Никто не узнал бы его в синем комбинезоне Он старательно встречался только с русскими В каждом городе были у него русские знакомые. Он почти не скрывался. К чему? Он ведь не чувствовал себя виноватым и поэтому не мог себе представить, что его схватят, накажут . Это ощущение так овладело им, что он без колебаний сбрил бороду, когда поступил на работу в цирк, где все над ней потешались. Газеты, по правде говоря, о нем и думать забыли, полиция, по всей вероятности, тоже. Зеваки могли сколько угодно глазеть на то, как рабочие натягивают купол цирка, но видели только крошечные фигурки, ловко перебрасывающие огромные балки, а лиц не различали. Даже в Антибе... Но все же там он не решился занять свое место у выхода на арену в шеренге униформистов, разодетых в синее с золотом. - В санях, должно быть, еще не ездят, - заметил он, когда польская таможня осталась позади. Поляк залился слезами, увидев первые избы, а на первом же вокзале хватил водки и пьяным вернулся в вагон. А с ним и Владимир! Они пили вместе. Последнее, что он сказал своему спутнику, было: - И вот я проехал французскую границу, и у меня даже бумаг не потребовали... Понимаешь? Сейчас он подмигивал спутнику, как бы напоминая об этом, но тот, недолго думая, завалился спать. В Варшаве сани еще не пришли на смену такси, но улицы тонули в тающем снеге, а белые хлопья все падали и падали и тут же таяли. Владимир обернулся на первого встреченного им старого еврея в зимней шубе, и ему захотелось пуститься бегом на радостях. Город был знаком ему. Они с Блини не раз проезжали через него в те времена, когда поезд, подобный этому, уносил их обоих каждые три - четыре месяца то в один, то в другой город через ту или иную границу. Величественный швейцар в ливрее возвышался у входа в отель “Европейский”. - Саша! - воскликнул Владимир. Воскликнул и расхохотался. Бывший семинарист растолстел, лицо стало жирным и важным, и украшали его огромные усы, какие носили перед войной русские царедворцы. - Ты кто такой? - Не узнаешь? Владимир... Владимир Улов... Блини здесь? - Какой такой Блини? Верно! Саша не мог знать . Этого прозвища его приятель в ту пору еще не носил. - Жорж Калении... Он был здесь... Ты писал о нем в Тулузу, Петрову... Но тут подошла машина, швейцар бросился к ней, потом проводил гостя до вращающейся двери Палас-отеля. |
