Ты сколько лет здесь не был, охломон?

Гуревич .

Ты знаешь ведь, как измеряют время

И я и мне чумоподобные… (Нежно) Наталья…

Наталья .

Ну что, глупыш?… Тебя и не узнать.

Сознайся, ты ведь пил по страшной силе…

Гуревич .

Да нет же… так… слегка… по временам…

Натали .

А ручки, Лева, – отчего дрожат?

Гуревич .

О, милая, как ты не понимаешь?!

Рука дрожит – и пусть ее дрожит.

При чем же здесь водяра? Дрожь в руках

Бывает от бездомности души.

Тычет себя в грудь.

От вдохновенности, недоеданья, гнева

И утомленья сердца,

Роковых предчувствий,

От гибельных страстей, алканной встречи,

Натали чуть улыбается.

И от любви к Отчизне, наконец.

Да нет, не «наконец»! Всего важнее ‑

Присутствие такого божества,

Где ямочка, и бюст, и…

Натали  (закрывает ему рот ладошкой). Ну, понес, балаболка, понес… Дай‑ка лучше я тебе немножко глюкозы волью… Ты же весь иссох, почернел…

Гуревич . Не по тебе ли, Натали?

Натали . Ха‑ха! Так я тебе и поверила. (Встает, из правого кармана халатика достает связку ключей, открывает шкап. Долго возится с ампулами, пробирками, шприцами)

Гуревич, кусая ногти по обыкновению, не отрывает взгляда от ключей и от колдовских телодвижений Натали.

Гуревич . Вот пишут: у маленькой морской амфиоды глаза занимают почти одну треть всего ее тела. У тебя примерно то же самое… Но две остальные трети меня сегодня почему‑то больше треволнуют. Да еще эта победоносная заколка в волосах.

Ты – чистая, как прибыль. Как роса

На лепестках чего‑то там такого.

Как…

Натали . Помолчал бы уж… (Подходит к нему со шприцем) Не бойся, Лев, я сделаю совсем‑совсем не больно, ты даже не заметишь. (Начинает процедуру)

Глюкоза потихоньку вливается. Он и она смотрят друг на друга. Голос Тамарочки (по ту сторону ширмы). Ну, чего, чего ты орешь, как резаный? Следующий! Чего‑чего? Какую еще наволочку сменить? Зашибешься пыль глотать, братишка… Ты! Чмо неумытое! Видел у пищеблока кучу отходов? Так вот завтра мы таких умников, как ты, закопаем туда и вывезем на грузовиках… Следующий!

Натали . Ты о чем задумался, Гуревич? Ты ее не слушай, ты смотри на меня.

Гуревич . Так я и делаю. Только я подумал: как все‑таки стремглав мельчает человечество. От блистательной царицы Тамары – до этой вот Тамарочки. От Франсиско Гойи – до его соплеменника и тезки генерала Франко. От Гая Юлия Цезаря – к Цезарю Кюи, а от него уж совсем – к Цезарю Солодарю. От гуманиста Короленко – до прокурора Крыленко. Да и что Короленко? Если от Иммануила Канта – до «Слепого музыканта». А от Витуса Беринга – к Герману Герингу. А от псалмопевца Давида – к Давиду Тухманову. А от…

Натали  (на ту же иглу накручивает какую‑то новую хреновину и продолжает вливать еще что‑то). А ты‑то, Лев, ты – лучше прежних Львов? Как ты считаешь?…

Гуревич . Не лучше, но иначе прежних Львов. Со мной была история вот какая: мы, ну чуть‑чуть подвыпивши, стояли на морозе и ожидали – Бог весть чего мы ожидали, да и не в этом дело. Главное, у всех троих моих случайных друзей струился пар изо рта – да еще бы! При таком морозе! А у меня вот нет. И они это заметили. Они спросили: «Почему такой мороз, а у тебя пар не идет ниоткуда? Ну‑ка, еще раз выдохни!» Я выдохнул – опять никакого пару.