|
Но в сравнении с тем, сколько я прожил и сколько протек, – как мало я опустился! Наша великая национальная река Волга течет три тысячи семьсот километров, чтоб опуститься при этом всего на двести двадцать один метр. Брокгауз и Эфрон. Я – весь в нее. Только я немножко недоглядел – и невзначай испепелил в себе кучу разных разностей. А вовсе не опустился. Каждое тело, даже небесное тело, имеет свои собственные вихри. Рене Декарт. А я – сколько я истребил в себе собственных вихрей, сколько чистых и кротких порывов? Сколько сжег в себе орлеанских дев, сколько придушил бледнеющих Дездемон?! А сколько я утопил в себе Муму и Чапаев!…
Натали . Какой ты экстренный, однако, баламут! Гуревич .
Не экстренный. Я просто – интенсивный, И я сегодня… да почти сейчас… Не опускаться – падать дальше начинаю. Я нынче ночью разорву в клочки Трагедию, где под запретом ямбы, Короче, я взрываю этот дом!
Тем более я ведь совсем забыл: сегодня же ночь с тридцатого апреля на первое мая. Ночь Вальпургии, сестры святого Венедикта. А эта ночь с конца восьмого века начиная всегда знаменовалась чем‑нибудь устрашающим и чудодейственным. И с участием Сатаны. Не знаю, состоится ли сегодня шабаш, но что– нибудь да состоится?!… Натали . Ты уж, Левушка, меня не пугай – мне сегодня дежурить всю ночь. Гуревич .
С любезным другом Боренькой на пару? С Мордоворотом?
Натали .
Да, представь себе. С любезным другом. И с чистейшим спиртом. И с тортами – я делала сама ‑ И с песнями Иосифа Кобзона. Вот так‑то, экс‑миленький, экс‑мой!
Гуревич . Не помню точно, в какой державе, Натали, за такие шуточки даму бьют по заду букетом голубых левкоев… Но я, если хочешь, лучше тебя воспою – в манере Николая Некрасова, конечно. Натали . Давай, воспевай, глупыш. Гуревич . Под Николая Некрасова!
Роман сказал: глазастая! Демьян сказал: сисястая! Лука сказал: сойдет. И попочка добротная,‑ Сказали братья Губины, Иван и Митродор. Старик Пахом потужился И молвил, в землю глядючи: – Далась вам эта попочка! Была б душа хорошая… А Пров сказал: Хо‑хо!
Натали аплодирует.
А между прочим, ты знаешь, Натали, каким веселым и точным образом определял Некрасов степень привлекательности русской бабы? Вот как он определял: количеством тех, которые не прочь бы ее ущипнуть. А я сейчас тебя так охотно ущипнул бы… Натали . Ну, так и ущипни, пожалуйста. Только не говори пошлостей. И тихонечко, дурачок. Гуревич . Какие же это пошлости? Когда человек хочет убедиться, что он уже не спит, а проснулся, – он, пошляк, должен ущипнуть… Натали . Конечно, должен ущипнуть. Но ведь себя. А не стоящую вплотную даму… Гуревич . Какая разница?… Ах, ты стоишь вплотную… мучительница Натали… Когда ты просто так зыблешь талией – я не могу, мне хочется так охватить тебя сзади, чтоб у тебя спереди посыпались искры!… Натали . Фи, балбес! Так возьми – и охвати!…
Гуревич так и делает. Натали с запрокинутой головой. Нескончаемое лобзание.
Гуревич . О Натали! Дай дух перевести!… Я очень даже помню – три года назад ты была в таком актуальном платьице… И зачем только меня поперло в эти Куэнь‑Луни?… Я стал философом. Я вообразил, что черная похоть перестала быть наконец моей жизненной доминантой… Теперь я знаю доподлинно: нет черной похоти! Нет черного греха! Один только жребий человеческий бывает черен! Натали . Почему это, Гуревич, ты: так много пьешь, а все‑все знаешь?… Гуревич . |
