Приливы, думала Ридра. Океаны. Течения гиперстасиса. Движение людей в большом помещении. Она двигалась по появляющимся в толпе просветам, которые открывались перед ней, и закрывались, когда кто‑нибудь двигался навстречу кому‑нибудь, оставив ненужные разговоры, чтобы раздобыть выпивку.

Потом она каким‑то образом оказалась в углу у спиральной лестницы.

Ридра начала подниматься по ней и остановилась у второго поворота, чтобы одним взглядом окинуть толпу гостей. Рядом с ней из неплотно прикрытой двери дул свежий вечерний ветер. Ридра открыла ее и ступила на балкон.

Фиолетовый сумеречный свет сменился искусственным пурпурным, но вскоре и он должен будет погаснуть, и на планетоиде наступит условная ночь. Влажная растительность жалась к перилам, оплетая их своими ростками.

Белый камень балкона был скрыт под этой живой драпировкой.

– Капитан?

Рон, скрытый тенью листвы, сидел в углу балкона. Его кожа не посеребрена, подумала Ридра, но каждый раз, когда я вижу его ушедшим в себя, то представляю благородный белый металл. Рон поднял голову и прижался спиной к стене, в его волосах запутались листья.

– Что ты здесь делаешь?

– Там слишком много людей.

Она кивнула, наблюдая, как распрямляются его плечи, как напрягаются мышцы рук, расслабляются. В дыхании угловатого юного тела, в каждом неуловимом движении она слышала пение. С полминуты Ридра слушала эту волшебную мелодию, а он молча смотрел на нее. Роза на его плече шепталась с листьями. Послушав удивительную музыку мускулов, Ридра сказала:

– Что‑то произошло между тобой, Молли и Калли?

– Нет. Я думаю... просто...

– Что просто?

Она улыбнулась и присела на балконные перила.

Рон снова опустил подбородок на колени.

– Наверное, они в порядке... Но я самый младший... и... – внезапно его плечи дернулись. – Как, черт возьми, вы поняли? Конечно, вы догадываетесь о подобных вещах, но ведь на самом‑то деле вы не можете этого знать! Вы описываете то, что видите, а не то, что делаете, – он говорил торопливо, глотая и комкая слова. Она видела, как судорожно дергается мышца на его горле. – Извращенцы! – сказал он. – Все таможенники думают так. Барон, и баронесса, и все остальные, все, кто не может понять, почему тебе нельзя быть просто в паре. И вы тоже не можете понять!

– Рон!

Он ухватил зубами лист и сдернул его с куста.

– Пять лет назад, Рон, я была... в тройке.

Лицо повернулось к ней так резко, словно кто‑то дернул за веревочку.

Затем дернулось обратно. Он покусывал лист.

– Вы таможенник, Капитан. Вы просто используете корабли, а когда надобность в них отпадает, вы тут же все забываете. Вы – королева, да! Но королева среди таможенников. Вы – не транспортник.

– Рон, я известна. Поэтому на меня смотрят. Я пишу книги. Таможенники читают их, да, и смотрят на меня, чтобы узнать, кто же их написал.

Таможенники так не пишут. Я разговариваю с ними, и они, глядя на меня говорят: «Вы – из Транспорта». – Она пожала плечами. – Но я не то и не другое. И все‑таки я была в тройке. Я знаю, что это такое.

– Таможенники не бывают в тройке, – сказал Рон.

– Два парня и я. Если я снова решусь на это, то предпочту девушку и парня. Я думаю, что так мне будет легче. И я была в тройке целых три года. Это вдвое больше, чем у вас.

– Ваши не погибли. А наша погибла. И мы чуть не погибли вместе с Кэтти.

– Один был убит, – сказала Ридра. – Другой временно заморожен, ожидая пока не найдут лекарство от болезни Кальдера.