В молчании Рон повернулся к ней:

– Кто же они были?

– Таможенники или транспортники? – она пожала плечами. – Как я – не то и не другое. Фобо Ломбс был капитаном межзвездного транспортного корабля; он провел меня через все и добился для меня диплома капитана. А на планетах он занимался исследованиями гидропоники, надеясь использовать ее в гиперстасисе. Какой он был? Стройный, светловолосый, очень эмоциональный и иногда очень много пил, и мог после рейса напиться, подраться и угодить в тюрьму, и мы выкупали его оттуда – по правде, это случалось только дважды, но мы целый год дразнили его потом. И ему не нравилось спать посередине, потому что он всегда хотел, чтобы одна рука была снаружи.

Рон засмеялся.

– Он был убит при исследовании катакомб Ганимеда, когда мы второе лето работали в Юпитерианской Геологической Службе.

– Как Кэтти, – помолчав, произнес Рон.

– Мюэлз Аранлайд был...

– «Имперская звезда»! – воскликнул Рон, удивленно раскрыв глаза. – «Комета Ио»! Что за книги! Вы были в тройке с Мюэлзом Аранлайдом?

Она кивнула:

– Эти книги полны веселья, правда?

– Дьявол, я читал их все, – сказал Рон. – Что он был за парень? Похож на «Комету Ио»?

– В сущности, «Комета Ио» – это Фобо. Фобо это не понравилось, я расстроилась, и Мюэлз начал другой роман.

– Вы хотите сказать, что в этих романах правда?

Она покачала головой.

– Большинство книг – фантастические истории, которые могли бы случиться. А сам Мюэл? В своих книгах он маскировался. Он был темноволос, задумчив и невероятно терпелив, и невероятно добр. Он растолковал мне все о предложениях и об абзацах – ты знаешь, какое эмоциональное значение в тексте имеют абзацы? – и как отделить то, что хочешь сказать от того, что подразумеваешь, и когда надо делать и то и другое... – она остановилась, помолчала, потом продолжила:

– Он дал мне рукопись и сказал: «Теперь скажи мне, что здесь неправильно со словами». Единственное, что я смогла ему сказать, это то, что слов слишком много. Это было вскоре после смерти Фобо, я тогда только начинала писать стихи. Если я чего‑то добилась, то этим я всецело обязана Мюэлзу. Он подхватил болезнь Кальдера четыре месяца спустя. Ни один из них не увидел мою первую книгу, хотя большинство стихов они знали и так. Может, когда‑нибудь Мюэл все же прочтет их. Он, может, даже напишет продолжение приключений «Кометы Ио», быть может, он придет в Морг, вызовет матрицу моего мозга и скажет: «Теперь ты скажешь мне, что здесь неправильно со словами?» И тогда я смогу сказать ему намного больше, чем тогда, очень много. Но это будет не мое сознание... – она почувствовала, как ее охватывает печаль.

– ...намного больше.

Рон сидел скрестив ноги, уперев локти в колени и положив голову на ладони.

– «Имперская звезда» и «Комета Ио»; как много радости принесли нам эти книги! Порою целыми ночами мы спорили над ними за кофе, или правили корректуру, или заходили в книжные магазины и выставляли их перед другими книгами.

– Я тоже так делал, – сказал Рон. – Просто потому, что они мне нравились.

– Мы веселились, даже споря о том, кому придется спать посередине.

Это было как ключ. Рон начал подниматься, плечи его распрямились.

– А у меня, наконец, оба, – сказал он. – Кажется, я должен быть счастлив.

– Может, да. А, может, и нет. Они любят тебя?

– Говорят, что да.