Доротея выпустила его руку и заревела, как корова. Старая, расплывшаяся, толстая.

    Рехильде Дорн было девятнадцать лет, а Николаусу Миллеру сорок семь, когда он попросил ее руки.

    Рехильда жила с теткой, Маргаритой Дорн. Тетка Маргарита зарабатывала на жизнь ткацким ремеслом. Девочку рано приставила к станку. Рука у тетки была тяжелая, кормила она плохо, а доброго слова от нее и вовсе не дождешься. Рехильде было все равно, лишь бы вырваться из неласкового и бедного дома.

    Медник Миллер был человеком зажиточным. Невысок ростом, хром, с седыми волосами и ярко-синими глазами. Он был терпелив и добр с молодой женой. Красиво одевал ее, не бранил, взял в дом прислугу, чтобы избавить от тяжелой работы. И женщина постепенно расцветала.

    А когда расцвела, заскучала.

    Вернувшись в родной город, Бальтазар не забыл заглянуть и к старому Тенебриусу, принести ему медовых лепешек и ягод черной смородины. Доротея поворчала немного, но дорогу к старику показала. Бальтазар шел и дивился про себя тому, что древний дед, пугавший их, когда они были детьми, до сих пор еще жив.

    У черного креста, воздвигнутого на обвалившейся Обжоре, замешкался, сотворил было краткую молитву, но и этой договорить не дали - откуда-то из кучи мусора выскочил безобразный старик в лохмотьях, заверещал, застучал ногами, начал визгливо браниться.

    -  Это я, Тенебриус, - сказал молодой человек и слегка поклонился. - Пришел навестить.

    Старик замолчал посреди бранной фразы, прищурился, скривил рот в ухмылке.

    -  Никак сам Бальтазар Фихтеле пожаловал?

    -  Я.

    -  Входи, засранец.

    Просеменил в сторону, показал лаз в нору, вырытую им в отвалах. Пригнув голову, Бальтазар вошел.

    Лачуга старика была такой же неопрятной, причудливой и грязной, как он сам. Рота ландскнехтов вместе с их лошадьми и девками, не сумели бы так загадить помещение, как это удалось одному дряхлому старцу.

    Бальтазар осторожно пристроил тощий зад на бочонок, служивший креслом, но старик согнал его:

    -  Пошел вон, щенок. Это мой стул.

    Бальтазар уселся на полу.

    -  Что принес? - жадно полюбопытствовал Тенебриус.

    -  Лепешки.

    -  Давай.

    И впился беззубыми деснами.

    -  Доротея готовила? - с набитым ртом поинтересовался старик.

    Бальтазар кивнул. Тенебриус захихикал.

    -  Небось, ругала тебя, когда ко мне собрался. Говорила, поди, что незачем ко мне таскаться, а? Пугливая, богобоязненная Доротея. Помню, как допекал ты ее в детстве. Кроткий характер был у покойной Марты Фихтеле, драть тебя надо было побольше, сироту, тогда бы вырос человеком, а не говном. Зачем приперся?

    -  Тебя повидать, - сказал Бальтазар.

    -  Мало ты див видал, пока топтал землю?

    -  Мало, - честно признался Бальтазар. - Самым большим дивом ты остался, Тенебриус.

    Тенебриус захихикал. Затрясся всем телом. И растрепанные серые волосы старика, свалявшиеся, как шерсть у барана, затряслись.

    Отсмеявшись, велел:

    -  Пошарь-ка на полке, что над дверью. Возьми там плошку с вином.

    Бальтазар встал. Старик прикрикнул:

    -  Голову-то пригни, каланча, потолок мне своротишь!

    Бальтазар нащупал среди всевозможного хлама липкую на ощупь глиняную чашку.