-  Чтобы лишить тебя мужества.

    -  В таком случае, вы не боитесь, что мое колдовство может повредить ей?

    -  Нет, - сказал инквизитор.

    -  Можно, я сяду? - спросила женщина, чувствуя, что слабеет.

    -  Нет, - спокойно сказал Иеронимус фон Шпейер, и она осталась стоять.

    Он прошелся по комнате, о чем-то раздумывая. Потом резко повернулся к ней и спросил:

    -  Расскажи, как ты повстречала его.

    -  Кого? - пролепетала женщина.

    -  Ты знаешь, о ком я говорю, - сказал Иеронимус. - И не лги мне. Я тоже встречался с ним.

    -  Я не понимаю…

    Иеронимус отвернулся, подошел к столу, взял какой-то документ.

    -  Ты умеешь читать?

    -  Немного.

    Он сунул листок ей под нос, но из рук не выпустил. Рехильда наклонила голову, зашевелила губами, разбирая четкие буквы:

    «…сбивчивые и недостоверные показания наряду с прямыми и косвенными уликами, указывающими на несомненную причастность к колдовству и грубому суеверию, приводят нас к выводу о необходимости провести допрос под пытками. По этой причине мы объявляем и постановляем, что обвиняемая Рехильда Миллер, жена медника Николауса Миллера, из города Раменсбурга, должна будет подвергнута пыткам сегодня, …. в семь часов пополудни. Приговор произнесен…»

    Иеронимус отобрал листок, аккуратно положил его на стол, прижал уголок листка тяжелым подсвечником. Женщина почувствовала, как онемели ее пальцы.

    Иеронимус взял ее за руку.

    -  Идем, - сказал он.

    Безвольно пошла она за ним, спустилась в подвал, чтобы увидеть то, о чем прежде лишь слышала: заостренные козлы, на которые усаживают верхом, привязав к ногам груз, на 36 часов; кресло, утыканное острыми иглами; тиски, в которых дробят пальцы рук и ног, колесо и дыбу. Ее затошнило, она схватилась за горло, покачнулась и чтобы удержаться на ногах, вцепилась в одежду Иеронимуса.

    Он поддержал ее, но не позволил ни уйти, ни отвернуться, а когда она прикрыла глаза, хлопнул по щеке.

    -  Смотри, - сказал он еле слышно, - не отворачивайся, Рехильда.

    Она слабо дернулась, попыталась вырваться. Но выхода отсюда не было. Кругом только толстые стены, рядом только страшный монах в грубом коричневом плаще. Холод и одиночество охватили ее, в горле зародился смертный вой и вырвался наружу отчаянным зовом брошенного ребенка:

    -  Агеларре!..

    Почти два года назад, таким же жарким летом, Николаус Миллер отправился в соседний Хербертинген, небольшой город к северо-западу от Раменсбурга, куда выдали замуж его младшую сестру. Рехильда поехала с мужем.

    Это была ее первая отлучка из дома за все неполные двадцать лет ее жизни. Сидя в крытой телеге и слушая, как бубнит под нос возница, нанятый Николаусом:

    O reiserei, du harte speis, wie tust du mir so we im pauch!

    Im stro so peissen mich die leus, die leilach sind mir viel zu rauch…

    [Бродяжить - вот горькая сладость, Солома в волосьях, а в брюхе уж гадость.

    Трясусь я в телеге, голодный, больной.

    Что станется завтра со мной?..]

    Рехильда оживленно вертела головой, смотрела, как поля сменяются лесом, густые заросли - прогалинами и вырубками. В тысячный раз благословляла она Николауса, который вырвал ее из скучного, беспросветного бытия у тетки Маргариты, показал все эти чудеса.