Но был еще один запах, и он манил и тянул к себе. Это был запах леса, такой настойчивый ночью. Словно услышав зов, женщина вошла в чащу. И сразу в ней все раскрылось: и слух, и обоняние. У нее начались месячные, но она даже не заметила этого.

    Она улавливала звуки, которые никогда раньше не достигали ее ушей. Она могла слышать, как в нескольких милях отсюда хрустнула ветка, как в десятках шагов на муравейник падает с дерева лист.

    Ее чуткие ноздри ловили сотни ароматов: опавшей хвои, папоротника и мха, можжевельника и дикой смородины. И запах теплой крови - какой-то крупный зверь проходит невдалеке, олень, должно быть.

    Рехильда шла, не веря себе, и тонула в новых ощущениях. Ей казалось, что она вернулась домой. В дом, которого никогда не знала. Наконец она вырвалась из плена тесных стен и вечных обязательств перед людьми, для нее почти чужих, - теткой Маргаритой, мужем.

    Только лес и она, Рехильда Дорн [1] .

    Хильда Колючка.

    А потом и она исчезла тоже. Остался только лес. Рехильда перестала ощущать себя, она точно растворилась во всем, что ощущала, осязала, обоняла, слышала. И стала частицей ночной тьмы.

    Потом из этой тьмы вышла вторая черная тень, такая же невесомая и несуществующая, как сама Рехильда, и потому женщина не испугалась.

    В лунном свете она разглядела незнакомца. Это был мужчина, высокого роста, бледный, растрепанный. У него был большой тонкогубый рот, острый нос. Пристально глядели на Рехильду светлые глаза. Прядь вьющихся волос выбилась из-под капюшона, упала на лоб, разделив лицо словно бы шрамом.

    -  Здравствуй, Хильда Колючка, - сказал мужчина.

    -  Здравствуйте, господин, - ответила Рехильда и поклонилась.

    Он подал ей руку, и она приняла эту руку - холодную, сухую, узкую. И они вместе пошли по тропинке, углубляясь все дальше в лес.

    -  Можешь называть меня Агеларре, - сказал незнакомый человек.

    Имя было чужеземное, но Рехильду это не удивило. И она снова нагнула голову в легком поклоне:

    -  Хорошо, господин Агеларре.

    Агеларре рассмеялся негромким, хрипловатым смешком.

    -  Умница, моя девочка.

    Она улыбнулась в темноте. Ей было хорошо с этим человеком. Он нравился ей. Она вспомнила о сожженной деревне и подумала: его обязательно нужно предупредить о том, что в этих краях небезопасно.

    -  Поблизости бродит банда мародеров, господин Агеларре, - сказала Рехильда. - Будьте осторожны, прошу вас.

    -  Спасибо, мышка.

    Она удивленно вскинула на него глаза - что за странное обращение. Но большой рот улыбнулся ей, и глаза улыбнулись, и она покрепче уцепилась за его острый локоть.

    -  Божье попустительство заходит слишком далеко, - проговорил Агеларре и скривил губы, - если он позволяет всякому зверью убивать ни в чем не повинных людей, сжигать их дома и посевы.

    -  Вряд ли те солдаты, которые сделали это, счастливы, - робко возразила Рехильда. - Их грех - самое тяжкое из наказаний. Так говорит наш священник, отец Якоб, и мой муж тоже так считает.

    -  Да, но они живы, эти солдаты, а их жертвы - мертвы. Разве жить - не высшее благо, доступное человеку?

    -  Разбойники попадут в ад, - убежденно сказала Рехильда.

    -  В ад, - задумчиво повторил Агеларре. - Но когда? Не лучше ли позаботиться о живых, чем оплакивать мертвых? Девочка, я вижу в тебе доброе сердце.