Том заметил про себя:

— Какое счастье, что я сюда зашел! Я продал бы этот кинжал за ничтожную сумму, так как считал эти драгоценные каменья цветными стеклышками.

— Продолжайте ваш разсказ, — попросил Вильсон. — Вам не зачем прибегать к паузам. Наше любопытство и без того достаточно возбуждено; мы желаем знать, при каких именно обстоятельствах совершили вы смертоубийство? Потрудитесь поведать нам это.

— Смею уверить, что во всем виноват был именно только кинжал. Ночью пробрался в комнату, отведенную нам во дворце, один из туземных служителей Гайковара, с намерением нас убить и украсть подаренный нам кинжал. Очевидно, его соблазняла значительная ценность самоцветных каменьев, украшавших его ножны. Мы с братом спали в одной постели, и кинжал лежал у Луиджи под подушкой. Комната наша тускло освещалась едва мерцавшим ночником. Я уже спал, а Луиджи еще бодрствовал, как вдруг ему показалось в полумраке, что кто-то подкрадывается к постели. Луиджи вытащил кинжал из ножен и оказался немедленно же готовым употребить его в дело в случае надобности. Необходимо заметить, что погода была теплая, а потому мы спали без простынь и без одеял. Туземец, пробиравшийся ползком, очутился уже у самой постели, нагнулся надо мной и занес правую руку, вооруженную большим ножом, собираясь всадить этот нож мне прямо в горло. Луиджи поймал однако, убийцу за руку, пригнул его вниз и всадил ему в шею кинжал по самую рукоять. Вот вам и весь сказ.

Вильсон и Том оба глубоко вздохнули. После того завязался общий разговор по поводу этого трагическаго приключения, а затем Вильсон, взяв руку Тома в свою, сказал:

— Представьте себе, Том, что я ни разу еще до сих пор не имел случая полюбоваться вашими ладонями. Возможно, что в вашей жизни бывали тоже события подозрительнаго свойства, относительно которых… Что же это такое?

Том поспешно вырвал у него свою руку и казался не на шутку сконфуженным.

— Представьте себе, он даже покраснел! — заметил Луиджи.

Том злобно взлянул на него изподлобья и ехидно возразил:

— Еслиб я и покраснел, то во всяком случае не потому чтобы сознавал себя убийцей!

Смуглое лицо, Луиджи тот час же вспыхнуло, но прежде чем он успел, что-нибудь сказать или же сделать какое-нибудь движение, встревоженный Том поспешно добавил:

— Прошу у вас тысячу извинений! Я вовсе не хотел так выразиться; это совершенно необдуманно сорвалось у меня с языка и я сам очень жалею о необдуманных моих словах. Надеюсь, что вы меня простите!

Вильсон явился к ним обоим на выручку, стараясь по возможности загладить промах Тома. Ему это вполне удалось по отношению к близнецам, которых не особенно обидело оскорбление, нанесенное Луиджи. Неприятнее всего являлось для них неблаговоспитанное обращение Тома с Вильсоном. Самому обидчику было несравненно труднее успокоиться. Том делал вид, будто чувствует себя прекрасно, и действительно не выказывал ни малейшаго смущения. В глубине души, однако, он чувствовал сильнейшее раздражение против всех трех свидетелей глупой его выходки. Ему было до такой степени неприятно сознавать, что поставил себя в необходимость униженно просить извинения при свидетелях, что он совершенно позабыл негодовать на собственную свою безстактность. Тем не менее, случайное обстоятельство помогло ему вполне утешиться и оказалось почти в состоянии вызвать у него опять чувство дружескаго доброжелательства, по крайней мере по отношению к знатным чужеземцам.