немедленно организовать оборону. Собрать всех в северной башне - ее стены

не пробьет ни один снаряд. Там пулеметы, минометы... Да, а китаец?.. Он

может подкрасться в любой миг, ударить ножом, пустить пулю...

   Как затравленный волк, Джонсон окинул взглядом помещение, подбежал к

окну.

   Солнце только что село, а на землю уже наваливалась тяжелая черно-сизая

мгла. Недавно прошел ливень, и казалось, что клочки зловещих туч

снижаются, обволакивают предметы, заглатывают остатки дня.

   - Свет!.. Включите свет! - закричал Джонсон в телефонную трубку.

   Вспыхнули яркие лампочки. Но от этого темнота стала лишь более

страшной. Она сгустилась, приблизилась, и за пределами освещенности теперь

могло появляться что угодно, оставаясь незамеченным.

   Джонсон не выдержал наступления мрака. Втянув голову в плечи, перебежал

от коттеджа Харвуда до караульного помещения и скомандовал:

   - Всем на северную башню! Немедленно!

   С этой минуты Гринхауз фактически не охранялся.

   Лишь у входа в лабораторный корпус так же стояли неподвижные, словно

вытесанные из камня, два охранника-даяка.

   Полудикари с современным огнестрельным оружием в руках, обманутые и

одурманенные существа, которых колонизаторы используют для самых зверских

преступлений, эти двое получили приказ от самого хозяина. Никто не смог бы

снять их с поста, никого они не пропустили бы в лабораторию, даже

собственных матерей. Сильные, выносливые, они могли убить кого угодно,

сами не зная, за что.

   Их не обеспокоила суматоха в Гринхаузе, а затем наступившая

настороженная тишина. Все, что происходило в стороне от входа в

лабораторный корпус, их не касалось. У них была простая до абсурда задача:

не подпустить никого ближе, чем на пятнадцать шагов.

   Вот одному из даяков что-то послышалось. Он насторожился, сделал шаг в

сторону и вдруг, бросив автомат, замахал руками перед лицом, - так, словно

хотел отогнать надоедливую осу. Затем вскрикнул и упал.

   Второй даяк посмотрел на него с удивлением и испугом, однако не

поспешил на помощь, а, наоборот, отошел подальше, под защиту стены, и

водил глазами, выискивая в темноте неожиданного, неведомого врага.

   Нигде ничего не было слышно. Крепость-лаборатория, в которой

круглосуточно гудели, жужжали, рычали всевозможные трансформаторы, моторы,

станки, в этот вечер замерла, как природа перед грозой. Лишь стрекотание

цикад нарушало тоскливую тишину.

   Именно эти однообразные, надоедливые звуки и поглотили легкий шорох.

   Крошечная бамбуковая стрела, выпущенная из сумпитана - малайского

духового ружья, проскользнула почти неслышно и чуть-чуть царапнула даяка

по руке.

   Но эта стрела была страшнее разрывной пули "дум-дум". Даяк даже

подпрыгнул.

   Не теряя ни секунды, он начал высасывать и выплевывать кровь из ранки,

стараясь не допустить распространения смертельного яда.

   Тщетными были его попытки. Через минуту он уже не мог стоять на ногах и

сел.

   Через две упал навзничь.

   И тогда сверху, из-за каменной балюстрады правого крыла дома, выглянул

старый Чен. С ловкостью, неожиданной в пожилом человеке, он спустился вниз

по пожарной лестнице и юркнул в дверь корпуса.

   Но не успел он пробежать и нескольких шагов, как прозвучала очередь из

автомата. Второй даяк, умирая, сумел отомстить. Две или три пули попали в

Чена.

   Эти выстрелы явились как бы сигналом.