Книги Классика Джон Фаулз Волхв страница 6

Изменить размер шрифта - +
Двое из четверых сыновей моего деда не вернулись с первой
мировой; третий выбрал самый пошлый способ разделаться с наследственностью и
сбежал в Америку от карточных долгов. Отец - младший отпрыск, обладающий всеми
достоинствами, какие привыкли приписывать старшим, - всегда говорил о нем как о
мертвом, но как знать, может, он еще жив, а у меня по ту сторону Атлантики
имеются двоюродные братцы и сестрички.
     В старших классах я понял, что жизнь, которая мне по душе, не вызовет в
родителях ничего, кроме огульного неприятия, а изменить их взгляды, увы,
невозможно. Я делал успехи в английском, публиковал в школьном журнале стихи под
псевдонимом, считал Д. Г. Лоуренса самой выдающейся личностью нашей эпохи;
родители же Лоуренса, конечно, не открывали, а если и слышали о нем, то лишь в
связи с "Любовником леди Чаттерли". Некоторые их черты - эмоциональную мягкость
матери, отцовские приступы безоглядного веселья - еще можно было вынести; но
нравилось мне в них совсем не то, чем они сами гордились. И когда Гитлеру пришел
конец, а мне исполнилось восемнадцать, они уже стали для меня просто источником
средств. Благодарность я им выказывал, но на большее меня не хватало.
     Я вел двойную жизнь. В школе у меня была не слишком выгодная в военное
время репутация эстета и циника. Но Традиции и Жертвенность гнали меня в строй.
Я уверял всех - и директор школы вовремя поддержал меня, - что университет может
и подождать. В армии двойная жизнь продолжалась: на людях я играл тошнотворную
роль сына бравого генерала Эрфе, а в одиночестве лихорадочно поглощал толстые
антологии издательства "Пингвин" и тонкие поэтические сборники. Как только смог,
демобилизовался.
     В Оксфорд я поступил в 1943 году. На второй год учебы
     ----------------------------------------
     (1) Томас Дюрфей (1653-1723) - модный литератор, состоял в переписке с
множеством "сильных мира сего".
[17]
в колледже Магдалины, после летних каникул, во время которых я нанес родителям
наикратчайший визит, отец получил назначение в Индию. Мать он забрал с собой.
Самолет, на котором они летели, - груда железных дров, пропитанных бензином, -
попал в грозу и разбился в сорока милях восточное Карачи. Оправившись от удара,
я почти сразу почувствовал облегчение, вздохнул наконец свободно. Ближайший
родственник, брат матери, жил на своей ферме в Родезии, и никакие семейные узы
теперь не мешали развитию того, что я считал своим истинным "я". Может, сыновняя
почтительность и была моим слабым местом, зато в новых веяниях я разбирался как
никто.
     Или думал, что разбирался - вместе с другими умниками, моими приятелями по
колледжу. Мы организовали небольшой клуб под названием Les Hommes Revoltes(1),
пили очень сухой херес и (в пику шерстяным лохмотьям конца сороковых) нацепляли
темно-серые костюмы и черные галстуки. Собираясь, толковали про бытие и
ничто(2), а свой изощренно-бессмысленный образ жизни называли
экзистенциалистским. Невеждам он показался бы вычурным или жлобским; до нас не
доходило, что герои (или антигерои) французских экзистенциалистских романов
действуют в литературе, а не в реальности. Мы пытались подражать им, принимая
метафорическое описание сложных мировоззренческих систем за самоучитель
правильного поведения. Наизусть зазубривали, как себя вести. Большинству из нас,
в духе вечного оксфордского дендизма, просто хотелось выглядеть оригинальными. И
клуб давал нам такую возможность.
     Я приобрел привычку к роскоши и жеманные манеры. Оценки у меня были
средненькие, а амбиции чрезмерные: я возомнил себя поэтом.
Быстрый переход