-  Глянь, княже, у дальней избы дед баклуши бьет! - привстал на стременах Изяслав. - Дозволь, у него про то выспрошу?

    -  Вместе подъедем, - потянул правый повод Зверев.

    Неспешным шагом всадники приблизились к единственному дому, трава вокруг которого была частью вытоптана, а частью скошена, остановились возле совершенно седого старика в длинной полотняной рубахе, который, присев на завалинке, вырезал из липовых веток в руку толщиной заготовки для ложек. Слева от него валялись мерные куски неокоренных деревяшек, справа набралось уже с десяток похожих на погремушки колобашек, тонких с одной стороны и толстых с другой.

    -  Здрав будь, мил человек! - зычно поздоровался Пахом. - Ответь, к Великим Лукам мы верно едем?

    -  Верно, боярин, верно, - не поднимая головы, ответил селянин. - Дорога, она вброд через Вопь перекидывается. Не пужайтесь, скачите смело. Воды по стремя будет, не более. Туда вам, за реку…

    -  А отчего у вас дома пустуют, отец? Нешто уехали куда смерды?

    -  Знамо куда, боярин. Во царствие Господа нашего, Исуса. Почитай, всех призвал.

    -  Как же это? Что случилось? - не поверил Изольд. - Нешто война была? Лютеране приходили?

    -  Какая война? - вздохнул, продолжая работать, крестьянин. - Одной старухи кривой и горбатой хватило. Лихоманка до нас прошлой осенью заглянула. Аккурат перед Покровом. Кого застала, всех и уморила, проклятущая.

    -  А ты?

    -  Бортник я, боярин. В лесу был, далече. Да Филимона Полосатого с семьей домовой спугнул, токмо старуха его, бабка, да дочка младшенькая сгинули. Они в поле ныне. Взяли меня к себе, тяжко одному. Я как дом с родными увидел, ноги враз отнялись. Сижу теперича, токмо харчи чужие перевожу. В омут бы кинулся, да к Вопи не дойти. Не несут ноги-то.

    -  Как это «домовой спугнул»? - заинтересовался Зверев.

    -  Как, как. Как всегда балуют. Коров зашугал - есть перестали, аж к кормушке не подходили; овцам шерсть перепутал, собак покусал, хозяину на дворе в ноги кидался. Ни пройти, ни повернуться - падает и падает. Вот Полосатый к знахарю на Крикливую вязь и пошел. Бабу свою и детей, что постарше, прихватил. Думал, может, обидел кто хозяина? С домовым мириться поспешал, бо хозяйство он все изведет, коли баловать станет. Как ни трудись, а проку никакого. Вернулся Филимон - ан лихоманка уж дальше куда-то побрела, иных смертных искать. Кого не оказалось тогда в деревне, только тот и уцелел. Остальные в три дня угасли.

    -  Чего же вы деревню коровой не опахали? Верное ведь средство от лихоманки!

    -  Батюшка не дозволил. Грех, сказывал, и язычество. Богохульство злонамеренное. Вот бабы и убоялись. От нее, проклятущей, бабам ведь пахать надобно!

    -  Теперь поздно. - Князь дал шпоры Аргамаку и помчался к реке.

    Найти брод труда не составило: дорога расширялась перед берегом до двух десятков саженей, исполосованная следами десятков телег, чтобы на другой стороне реки снова превратиться в две слабо накатанные колеи.

    -  Упыри, упыри, - оглянулся на Пахома Зверев. - Чего страшного в этом упыре? Только зубы да занудство. Лихоманка же, вон, на пару минут заглянула - и деревни, считай, нет больше. Всех сожрала. Далась попу эта несчастная запашка! Коли прививок не придумали, так хоть заговориться от болезней можно. Где там Илья? Не видит, что ли? - Пока скакун перемешивал копытами влажную возле воды глину, Андрей привстал на стременах и громко позвал: - Илья, сюда! Давай скорее!

    Всадники легко перемахнули Вопь и на рысях помчались дальше, по тенистой лесной дороге.