|
Это жестокий парадокс – когда Бог бросает людей, создавших Его самого, однако и в нем Достоевский выискивал ценность человеческого бытия. Сражаясь во мраке с Дружищем Червяком, я мимоходом вспомнил «Белые ночи» Достоевского. Я… – замялся Дружище Квак. – Ничего, если я немного посплю? Устал. – Нужно хорошенько выспаться. – Я не смог разбить Дружища Червяка, – закрывая глаза, промолвил Дружище Квак. – Пре-дотвратить землетрясение смог, но в самой битве с Дружищем Червяком лишь добился ничьей. Я ранил его, он – меня… Однако я, господин Катагири… – Что? – Я – самый что ни на есть чистый Дружище Квак, и вместе с тем я – олицетворение не-дружищекваковского мира. –Я этого не понимаю. – Я тоже не понимаю, – продолжал Дружище Квак с закрытыми глазами. – Просто мне так кажется. Не все то правда, что мы видим. Мой враг – я сам внутри себя. Внутри меня есть «не я ». В голове – муть. Подъезжает паровоз. Но я хочу, чтобы вы меня поняли. – Дружище Квак, ты устал. Тебе нужно отдохнуть. Выспишься – и все будет в порядке. – Господин Катагири, у меня мутнеет в голове. Но если… я… Слова покинули Дружища Квака, и он впал в кому. Почти до пола свисали его длинные лапы, плоский рот слегка приоткрылся. А Катагири напряг глаза и пригляделся: все тело огромной лягушки было покрыто ранами. Исполосованная бесцветными шрамами кожа, часть головы откушена… Катагири долго смотрел на укутанного в толстую пелену сна Дружища Квака и решил для себя: выйдя из больницы, он непременно прочтет «Анну Каренину» и «Белые ночи» Достоевского. Чтобы потом можно было не спеша поговорить с Дружищем Кваком о литературе. Спустя какое-то время Дружище Квак зашевелился. Катагири сначала подумал, что он во-рочается во сне. Но не тут-то было. Дружище Квак зашевелился неестественно, будто сзади кто-то дергал за ниточки огромную игрушку. У Катагири перехватило дыхание. Что же будет даль-ше? Он хотел встать и поддержать Дружиша Квака. Но все тело его затекло и не слушалось. Вскоре над глазом Дружиша Квака образовалась большая опухоль и стала расти. Затем опухоли появились на плече, под мышками, и вот уже все лягушачье тело стало сплошной язвой. Что произойдет дальше, Катагири даже представить себе не мог. Он, затаив дыхание, наблюдал. Вдруг одна из язв с треском лопнула, кожица в том месте отскочила, потекла густая жид-кость, разнеслась жуткая вонь. Вслед за первой начали лопаться и остальные язвы. Сразу из два-дцати-тридцати мест стены окатила гнойная жидкость с липкими кусками кожи. Тесную палату окутал нестерпимый смрад. На месте язв открылись черные дыры, из которых наружу полезли разные личинки – большие и маленькие, вялые, белые. За ними последовали сороконожки – они противно перебирали своими бесчисленными лапками. Казалось, насекомым не будет конца. Тело Дружиша Квака – то, что прежде им было, – все кишело этими тварями из мрака. Упали на пол два огромных глаза. Черные жуки с крепкими челюстями набросились на поживу. Полчища червей, будто наперегонки, устремились вверх по больничным стенам и вскоре захватили пото-лок. Они затмили собой свет лампы, проникли даже в противопожарный датчик. Весь пол тоже устилали насекомые. Они облепили лампочку торшера, и комнату окутал мрак. Кровать они тоже не миновали. Сотни тварей забирались в постель Катагири, ползали по его ногам, проникали под пижаму, в пах. Маленькие личинки и черви набивались в задний про-ход, в уши, в нос. Сороконожки разжимали ему челюсти и одна за другой ныряли в глотку. Катагири в отчаянии закричал. Щелкнул выключатель, палату залил яркий свет. – Господин Катагири? – послышался голос медсестры. Он открыл глаза. Все тело было мокрым от пота, будто его окатили из ведра. |
