— В чем же тогда, Николай Фадеич, заключалось ваше воспитание?

   — В подталкивании, Лидия Аркадьевна, в подпихивании.

   — Куда?

   — К самоличному опыту. Чтобы парень сам шел к пониманию этой самой любви и тому подобного счастья.

   — И вы знаете, как… подталкивать?

   — Знал бы — меня бы академиком назначили. Мы Генку просто растили, личным примером.

   — Одним личным примером не воспитаешь.

   — Еще как. Ребята, в сущности, есть обезьяны. Живут по-родительски. Чуть хуже, чуть лучше, но подобно.

   — У хороших родителей бывают плохие дети, Николай Фадеич.

   — Не бывает, за это я и расписаться могу.

   — Педагоги утверждают…

   — Не верьте. Повадки ребят вроде оборотной стороны пятака. Коли тут пять, то на обороте десять не будет. Парень — хам, обернись на папашу и найдешь то же самое хамство.

   — Значит, Геннадий на вас будет походить?

   — Только я лысый, а он усатый.

   — Выпейте еще чашечку, — предложила Мария, у которой откуда что взялось: и варенье двух сортов, и пирожки слоеные, и конфеты семирублевые…

   А я вдруг набычился, будто в нос мне пыхнула труба дизеля. Сижу как чурка еловая. «Значит, Геннадий на вас будет походить?» И в лице ее такое сожаление писано, что безфар все видать. А на кого ж ему походить — на кадровика Чурочкина? У меня ребят трое, и все на меня похожи, как оловянные солдатики. И работу любят, и с женами живут крепко, и лысеют в свой срок… Чего ж она хочет? Чтобы мой Генка со временем в принца африканского превратился?

   — Странно-странно, тетка Анна, — сказал я как бы про себя.

   — Николай Фадеич, но я вас иногда не понимаю.

   — А вы переспрашивайте, — посоветовала Мария.

   — Это у меня от смешения разных языков, Лидия Аркадьевна.

   — Вы знаете языки? — удивилась Лидия Аркадьевна, будто я фокус ей показал.

   — Три изучил. Родом я из деревни Дурашкино. Не бывали?

   — Не пришлось.

   — Там я впитал язык деревенский. На войне усвоил язык военный. Ну а в городе, ясно, городской. Вот они и путаются.

   — Лидия Аркадьевна, — встрепенулась Мария, — нам ведь надо и о деле поговорить. Они заявление уже подали…

   — Да-да…

   Но я-то вижу, что не «да-да». Грызет ее то, с чем она пришла, как червь антоновское яблоко. Просторные глаза не небом весенним голубеют, а ледком непротаенным холодеют. Что ж это за будущая сватья, язви ее под сваю? Подарил любимой сватье бархатное платье…

   И тут у меня в голове прояснилось — эх, старая я рессора. Генка сказал Весте, а Веста матери. О моем якобы жмотстве. Вот она и пришла провентилировать вопрос, да мнется, поскольку дело денежное.

   — Лидия Аркадьевна, у нас в семье такое положение: принес за пазухой камень — клади перед нами.

   — У меня камень? — игриво удивилась она, будто ее ущипнули.

   — Я ж не слепой.

   Меж нами произошла молчаливая заминка.