— А когда я упомянул ему, — сказал плаксиво Гейд, — что он уселся на мои владения и постройки и этим нарушает право недвижимой собственности, он имел дерзость спросить меня, зачем я не остался на моей ферме и не берег своего имущества, когда видел, что он спускается. Почему я не остался, противный лунатик, когда я услыхал этот шум и грохот и посмотрел вверх на гору, то думал, что весь свет разрывается и проваливается вдоль ската горы, — обломки, дрова, гром и молния, снег и град, хлам, клочья сена и пыль столбом, вот все, что виднелось; деревья выворачивало вверх корнями, скалы, величиною с дом, прыгали около тысячи футов вверх и разбивались на мелкие куски; скотина, вывороченная на изнанку, падала вниз головою, со своими хвостами, висящими во рту, и посреди всего этого опустошения и крушения, дурак этот, проклятый Морган, сидя на столбе своих ворот, удивляется, почему я не остался беречь своего имущества! Боже, Создатель! Когда я увидел весь этот ужас, то, кажется, в три прыжка очутился не весть где.

«Но что меня грызет, это то, что этот Морган висит там и не думает удаляться, говорит, что он у себя и там и останется, даже предпочитает это место прежнему. Сумасшедший! Я, действительно, в продолжение двух дней был как сумасшедший и не мог найти дороги в город, бродил между кустарником, давно ничего не евши… нет ли чего напиться, господин стряпчий? Ну, берегись, Морган, теперь я тут, обращаюсь к правосудию и тогда увидим!

Никто, может быть, в своей жизни не чувствовал такой наплыв негодования, как стряпчий в эту минуту; он сказал, что от роду не приходилось ему слышать о таком надменном и дерзком заявлении и что никакой суд в этом деле немыслим, так как Морган не имеет ни малейшаго права оставаться на том месте, никто не станет одобрять его поступок, никакой адвокат не возьмется за его дело, а судья прямо откажет и не пожелает выслушивать его. Гейд остановил повереннаго, сказав, что именно в этом-то он и заблуждается: весь город, наоборот, защищает Моргана, адвокат Брэйтон, весьма способный и остроумный человек, взялся вести его дело, и так как состав суда находится в отпуску, то дело разберет посредник, и бывший губернатор Руп, уже назначен исполнить эту обязанность и откроет заседание сегодня, в два часа дня, в большом публичном зале близ думы.

Стряпчий был поражен этим известием и сказал, что всегда подозревал, что жители этого округа глупые и пустые люди, но теперь он в этом окончательно убедился: „Будьте покойны, будьте покойны, — прибавил он, — и собирайте ваших свидетелей, потому что за победу я вам ручаюсь, она также достоверна, как будто спор уже решен“. Гейд перестал плакать и ушел.

В два часа пополудни Руп открыл заседание и появился, окруженный толпою шерифов; тут же собрались свидетели и зрители; Руп настолько торжественно и внушительно смотрел на всех, что его соучастники опасались, что он, может быть, забыл или не понял, что вся эта процедура была только комедией.

Неземная тишина царила в зале, при малейшем шуме, судья тотчас же грозно призывал к порядку, а шерифы повторяли за ним тот же приказ. Немного погодя явился г-н стряпчий Соединенных Штатов, неся под мышкой груду книг законов и, пробираясь с трудом сквозь толпу слушателей, услыхал повелительный голос судьи:

— Дорогу господину стряпчему Соединенных Штатов! — Это почтительное признание его высокаго положения приятно подействовало на стряпчаго.

Стали вызывать и допрашивать свидетелей, они были весьма разнообразны, тут были законодатели, чиновники высших должностей, фермеры, рудокопы, индейцы, торговцы и негры. Ровно три четверти их были вызваны защитником Моргана и несмотря на это, показания их все шли в пользу истца Гейда. Каждый новый свидетель только увеличивал доказательства нелепаго желания человека присвоить собственность другого вследствие того, что его поселок обвалился и покрыл чужия владения.