Но она считала его «маленьким» и «слишком озабоченным». Впрочем, Жека не особо унывал. У них были слишком разные представления о настоящей любви: Марика мечтала о серьезных страстях, как у Ромео и Джульетты, а Жека хотел много шума из ничего.
Дружить с Седых было гораздо приятнее: ей можно было хвастаться своими победами, дразнить ее, ссориться с ней и при этом не вносить в их отношения никому не нужных эмоций.
Нельзя сказать, чтобы Жека совсем уж не ревновал Марику к Алексу. Ревновал. Но только и Алекс ему настолько нравился, что порой Пряницкому хотелось поревновать и его.
«Как хорошо, что друзей у человека может быть много, – подумал Жека. – А то бы я просто разорвался под влиянием чувств».
– Всем приготовиться! – зычным голосом заорал Миша. – Выходим! Знамя! Знамя вперед!
Анжелика никогда раньше не была на демонстрации. «Мала еще!» – говорили ей родители. Но в этот день свершилось чудо.
Отец разбудил ее еще до света:
– Пойдешь с папкой на Красную площадь?
От восторга Анжелика была готова летать по квартире, как истребитель. Демонстрация – это же ого го что такое!
– Тогда живо собирайся, пока мама спит! – велел ей отец. – Одна нога здесь, другая там!
Анжелика помчалась в ванную и, найдя мамину косметичку, принялась торопливо краситься: несколько штрихов карандаша на брови, на веки – вазелин «Норка», на губы – фиолетовую помаду «Дзинтарс».
На всякий случай она решила, что заранее выскочит из дома и подождет папу около подъезда. Наверняка они будут опаздывать и он не погонит ее домой смывать макияж.
– Завтракать будешь? – спросил папа из кухни.
– Я уже поела! – соврала Анжелика.
Одеться было минутным делом. Бросив прощальный взгляд в зеркало, она нашла себя совершенно неотразимой.
«А вдруг меня на камеру снимут! – с замиранием сердца подумала Анжелика. – Меня же тогда вся школа увидит!»
– Пап, я на улицу, а то здесь жарко! – крикнула она и, подхватив пальто, ринулась на лестничную площадку.
Вот тут то ее и подстерегало неожиданное препятствие в лице бабушки.
Бабушка была послана на этот свет, чтобы карать Анжелику за грехи. Она была уверена, что лучше всех знает, как воспитывать внучку, и усиленно претворяла свои теории в жизнь: поила ее ненавистным кипяченым молоком, заставляла стричь ногти и ходила «заступаться» за нее во время ссор с дворовыми ребятами.
– Ты куда это собралась такая чумазая? – загремела бабушка.
Анжелика попыталась было обойти ее с фланга, но это было не так то просто: бабушкина вместительная туша занимала большую часть лестницы.
– Мы с папой уезжаем, – объяснила Анжелика. – Нам некогда. Пока!
Но бабушка не собиралась сдаваться.
– Как это «пока»?! А завтракать кто будет? Я сегодня ни свет ни заря встала, чтобы вам пирожков напечь. Ну ка, марш домой!
– Ну нам на демонстрацию надо!
Лучше бы Анжелика этого не говорила. Услышав слово «демонстрация», бабушка схватилась за сердце:
– С ума сошли? Ребенка? В такую даль брать?
Бабушка ужасно боялась демонстраций. Она ходила на похороны Сталина и видела, как там кого то задавили насмерть. Но объяснить ей, что похороны и День седьмого ноября – это не одно и то же, было невозможным.
– Я жизнь прожила! – авторитетно сказала бабушка. – Мне все и без вас известно.
– Ну что тебе может быть известно? – чуть не плача, воскликнула Анжелика. – Ты же до сих пор электричества боишься и не знаешь, как телевизор включать!
– Я и сама до этой гангрены не дотрагиваюсь и вам не советую! Мне Меланья Никитишна с третьего этажа рассказывала, что от телевизора давление поднимается. |