– Поднимите его кто нибудь!

Миша и Коля пожарник схватили Пряницкого за ноги и поднесли к животному. Вцепившись в рога, Жека повис морда к морде с ухмыляющимся оленем.

– Хватай букет! – кричали ему болельщики. – Он же у тебя перед самым носом!

– Не могу! – хрипел Жека, не решаясь разжать пальцы. – Я высоты боюсь!

Наконец силы ему изменили и он рухнул с высоты в сугроб.

Лену спасла проходившая мимо дворничиха. Сжалившись над ней, она принесла метлу и легко сбила ею букет.

Константин Эрнестович полюбил Марику всей душой.

– Вы, Марика Андреевна, не отходите, пожалуйста, от меня, – попросил он, когда свадьба прибыла в шоферскую столовую, где должен был проходить банкет. – У меня в любой момент может случиться ишемическая болезнь сердца, а с вами мне намного спокойней.

Получив ее вымученное согласие, прадедушка тут же перешел в наступление:

– Я вам как на духу скажу, Марика Андреевна: лучше всех жилось при Николае Втором. Он и сам жил культурно – и нам давал. Но самый порядок, пожалуй, Сталин навел: как решит кого расстрелять, так уж непременно расстреляет. А потом власть либеральная стала, не вредная: кто сколько хочет, тот столько и ворует.

Алекса Константин Эрнестович ревниво оттирал:

– Вы, товарищ иностранец, пойдите помогите свидетелю! А то он без вас совсем замучился.

Свидетель между тем по очереди передавал гостям микрофон и требовал произнести тост.

– А теперь слово предоставляется теще! Кстати, мы с ней уже помирились. Тамара Яковлевна – замечательная женщина! У нас с ней много общего: мы оба любим телевизор!

Расчувствовавшись, теща подняла рюмку и начала путано объяснять Мише, как ему повезло с женой.

– Горько! – закричали гости.

«Возглас «Горько!», – отметил в своем блокноте Алекс, – означает, что гостям очень хочется посмотреть на поцелуй молодоженов. Услышав эту команду, жених и невеста встают и целуются до тех пор, пока тостующий не скажет «Сладко!». Иногда процедура длится несколько минут.

Примечание: спросить Мишу, что он при этом чувствовал».

Наконец очередь дошла и до Константина Эрнестовича. Из уважения к патриарху все притихли – даже Мишина родня из Пучежа, которая видела прадедушку первый раз в жизни.

Константин Эрнестович величественно поднялся и, прислонив микрофон к уху, громко закричал:

– Уважаемые молодожены! Я желаю вам только одного: хорошего маленького ребеночка. Миша! – обратился он к жениху. – Если родится мальчик, называй его как хочешь. А если девочка, то обязательно назови как Ленину прабабушку – Ксения Кузьминична.

Реакцию Лены было трудно передать. Она побледнела как простыня, вскочила, потом вновь осела на стул.

– Михайловна она будет! Михайловна! – громко возмутилась свекровь. – А Кузьминичн нам не надобно!

На Мишу Лена старалась не смотреть.

После поздравлений и обильного ужина свадьба разделилась. Молодежь отправилась в вестибюль танцевать, а старшее поколение, выкушав еще немного водочки, осталось в зале петь под баян. Солировал, разумеется, Константин Эрнестович. Благо дело, отсутствие слуха ему с лихвой компенсировал трубный глас.

– Пааахрррр дикимхррр степямхрррр Забайкалья хрррхррр, – неистово орал он с каким то антимузыкальным похрюкиванием.

Бабушка вторила ему, также не попадая в ноты:

– Брядягяяяяя судьбу пряклиняяяяяяяя, тащилсяяяя с сумой на плячяяяяях…

Мишина родня из Пучежа текста песни не знала и потому лишь ритмично повторяла: «Да да дадада», дирижируя вилками.

Лишь новоиспеченная свекровь не участвовала в концерте: припав к сватьиному плечу, она горько всхлипывала: ей было ужасно обидно, что Миша не сказал ей, что она скоро станет бабушкой.