Несколько секунд Миша ожесточенно рылся в памяти, пытаясь вспомнить что нибудь злое, хлесткое и остроумное, чтобы изничтожить Воронова на месте. Но в голове было пусто, как в студенческом холодильнике.

Все уже давно забыли о произошедшем и перешли к обсуждению радиолюбительства (у кого какая станция и кому что удалось передать в эфир), а Миша все еще сидел и переживал свой позор.

А Пряницкий тоже был хорош – вместо того, чтобы помочь другу в трудную минуту, он похвалялся тем, как у него на кухне хорошо ловится «Голос Америки».

– А ты слушаешь западные радиостанции? – спросил у Миши Алекс.

– Не слушал и никогда слушать не буду, – проворчал тот. – Они только помои на нашу страну льют.

– Откуда ты знаешь, что они льют, если никогда не слушал? – вновь съехидничал Воронов.

Окончательно на всех разобидевшись, Миша поднялся, делая вид, что ему надо отлучиться покурить. Впрочем, всем было все равно, куда и зачем он идет. Этим дуракам было гораздо интереснее с Вороновым и Алексом.

Выйдя на улицу, Миша достал из кармана пачку сигарет. Кругом было темно, из окон общежития доносились сдавленные смешки, в деревне лаяла одинокая собака.

Жизнь была как то неправильно устроена. Миша уже не раз подмечал, что окружающие весьма неохотно признают в нем лидера.

«У меня не получается быть необыкновенным, – с тоской подумал он. – Для того, чтобы тебя уважали, нужно, чтобы тебе завидовали не по мелочи, а по крупному. Вон Жека может все достать, у Воронова получается общаться с женщинами, Алекс – вообще американец… А я кто? Я никто. Какой то дохлый член факультетского комитета… И даже девушки меня не любят».

В подобные минуты самоуничижения Мише хотелось либо умереть, либо показать всем кузькину мать. Конечно же, он знал , что наступят времена, и он станет серьезным государственным деятелем, будет ездить на черной «Волге» и выступать на съездах…

«А Жека в тюрьму сядет, – тешился будущим отмщением Миша, – Воронов сифилис где нибудь подхватит, а у остальных и вовсе не жизнь, а болото будет».

Над местью американцу он долго думал, но так и не смог изобрести надлежащее бедствие. Армия? Алекс и так свое отслужил. Проработка по комсомольской линии? У них в Америке в принципе нет никаких комсомолов. Арест за спекуляцию? Так спекуляция – это вообще основа их буржуйской экономики.

«Ну ничего, – успокоил себя Миша, – если все таки выяснится, что он шпион, то мы его посадим. А если нет, то тогда… тогда он не будет жить при коммунизме!»

ГЛАВА 7

Никаноровна выделила под художественную мастерскую Красный уголок.

– Что тебе требуется для работы? – спросила она Алекса. – Тишина? Покой?

– Хорошая глина, – отозвался тот.

С хорошей глиной в колхозе была напряженка – в ближайших оврагах водилось только какое то недоразумение.

– Сделай Ленину голову из папье маше, – присоветовал Алексу Жека.

Но Миша тут же забраковал эту идею:

– А если дождь пойдет? Представляешь, если на глазах у комиссии голова раскиснет, а потом вообще отвалится?

– Ну, можно еще из пластилина… А сверху зубной пастой покрасить, чтобы было одного цвета с туловищем.

В конце концов посланный в город Гаврилыч привез поделочной глины и мешок алебастра, так что проблема с материалом была решена.

– Еще мне нужен образец, – сказал Алекс. – Я вашего Ленина плохо в лицо знаю.

По распоряжению Никаноровны в Красный уголок перетащили все имеющиеся в наличии почетные грамоты, знамена и юбилейные рубли.

– Справишься? – с надеждой спросила она Алекса.