Ее саму и Марику ждало то же самое: псевдоразгневанный коллектив сломает им жизнь не потому, что это кому нибудь надо, а просто в силу обычая.

Комитет постановил исключить «оболтусов» из рядов Ленинского комсомола, ибо каждый из них грешил не в первый раз. Впереди их ждало отчисление из института и отправка в армию. Может быть, даже в Афганистан.

«Если ты плюнешь в коллектив, коллектив утрется, но если коллектив плюнет в тебя, ты утонешь», – вспомнила Лена любимую поговорку директрисы школы.

– Федотова и Седых! – громко позвал Вистунов.

Лена быстро взглянула на Марику:

– Ну, ни пуха нам, ни пера!

– К черту.

Юная критикесса с третьего курса доложила собравшимся состав преступления: плохой пример подрастающему поколению, проявление чуждой морали, незрелые высказывания… Окончательно раззадорив себя, она даже предложила обратиться с письмом в КГБ, чтоб там проверили, не завербованы ли Федотова и Седых какими нибудь вражескими агентурами.

– Ты считаешь, что компетентные органы дурака валяют и ты одна всех видишь насквозь? – перешел в контратаку Миша.

– Нет, но…

– Все, кто надо, давно уже сидят. Так что и ты садись.

В публике рассмеялись.

– На место, я имел в виду, – поправился Миша.

– Так, давайте без лишний дебатов! – поглядев на часы, сказал Вистунов. – «Прокурора» мы уже выслушали, теперь давайте послушаем, что нам скажут «обвиняемые».

Марика нашла глазами нападавшую на них третьекурсницу. По опыту она знала, что никогда не стоит воевать со всеми противниками сразу: в этом случае у тебя нет ни малейшего шанса на победу. Нужно выбрать кого то одного, а остальным дать возможность быть зрителями.

– Скажите честно, Инна, вы сомневаетесь в коммунистической идеологии? – тихо спросила Марика.

Третьекурсница подняла на нее удивленный взгляд:

– Нет, конечно!

– Правильно. Потому что вы в курсе, чем отличается советское общество от капиталистического. И делаете сознательный  выбор в пользу нашей идеологии.

Лена посмотрела на подругу, не совсем понимая, куда она клонит.

– А если бы вас выращивали в тепличных условиях и вы ничего не знали о капитализме, то как бы вы разобрались, что такое хорошо, а что такое плохо? – продолжала гнуть свою линию Марика.

– Все равно вы не должны были приводить этого американца в советскую школу! – воскликнула Инна.

– Почему?! Найдите мне закон, в котором говорится, что пионерам нельзя наглядно демонстрировать убогость американской пропаганды! Знаете, как отреагировали дети на высказывания мистера Уилльямса?

– С негодованием! – подхватила ее мысль Лена. – Мы должны учить детей смотреть правде в глаза, какой бы неприглядной она ни была. Разве вы с нами не согласны?

– Все равно – подобные дискуссии не для школы, – проворчал Вистунов со своего места. – Устраивали бы диспуты у нас в институте, пригласили бы представителей от партии, от общественности…

Марика светло улыбнулась ему:

– В следующий раз мы так и сделаем!

– Ну, в нашем деле главное – это правильные выводы, – снисходительно отозвался Вистунов. – Все, давайте голосовать и пошли по домам!

Голосование приговорило Седых и Федотову к выговору без занесения в личное дело.

– Мишка! Я тебя обожаю! – кричала Лена, выскакивая на улицу.

– А я обожаю советский спорт, – улыбнулся Степанов. – Он спас наши шеи от намыливания!

Марика шла чуть позади. Честно говоря, ей было слегка обидно, что Лена приписала весь успех предприятия Степанову.