Швец чувствовал себя так, будто попал в заколдованный круг. Нити, которые он нащупал с таким трудом, то и дело обрывались, подозреваемые исчезали или умирали, и до сих пор было неясно, кто же все‑таки стоит за этим запутанным делом. Какая‑то мифическая, неведомая сила вырывала звенья из прочной на первый взгляд цепи, чья‑то давящая и насмешливая тень нависала над ним. Слишком мощной и слаженной была противодействующая следствию организация, слишком уверенной и мастеровитой – рука, с завидным опережением стиравшая и без того едва различимые следы. Кто‑то шел впереди, безошибочно угадывая каждый шаг. Постоянное ощущение этих бесконечных «кто‑то», «кого‑то», «зачем‑то», «почему‑то» не просто раздражало, но повергало в отчаяние. Прессинг вышестоящих организаций усиливался с каждым часом. Выпады средств массовой информации, нелицеприятные объяснения с Генеральным, доходившие до угроз накачки управленческого начальства выбивали из колеи. Швец понимал, что все они поневоле оказались в том же круге, и некий молох всеми доступными и недоступными средствами пытается если не раздавить их, то уж, по крайней мере, затормозить ход расследования. Зная подоплеку происходящего, нетрудно было догадаться, что исчезновение Крильчука повлекло за собой рассекречивание членов бригады, а последние события уже не оставляли сомнения, что за каждым из них велась слежка. Тем не менее люди, располагавшие английским оружием и американской взрывчаткой, неограниченными средствами на запретные исследования, природными и людскими ресурсами, суперчастотной аппаратурой и недюжинным научным потенциалом, подпольными лабораториями и широкой сетью сотрудников, не спешили прибегать к насилию. Так кот играет с мышью, перед тем как съесть ее, наслаждаясь своим могуществом. Или все, что удалось распутать до сих пор, было фальшивкой и следствие умышленно затягивали в лабиринт? Шел утомительный, непрерывный бой с тенью, от которой необходимо было избавиться, но при этом не спугнуть того, кто ее отбрасывает. Каждый раз Швец боялся, что вот‑вот эта пружина лопнет, а эта нить оборвется, выскользнет из рук. Он беспрестанно думал о каком‑нибудь ходе, способном обмануть противника, вынудить его обнаружить себя. Да, с появлением Натансона‑Изгорского и Шейкиной, Отарова и Реусса, фонда «Прометей» и всего, что обнаруживалось дальше, заколдованный круг сужался, но от этого становилось труднее дышать…

Каменев перешагнул порог, внеся в затхлое пространство кабинета ощутимый на расстоянии энергетический заряд. Каждый раз с его появлением Петр поражался той неутомимости, с которой, казалось, круглосуточно работал опер – на водке ли держался, на вере в собственную правоту или на необоримой тяге к расправе с «мировым криминалом»? Впрочем, флегматичному, склонному к самоанализу Петру поведение Каменева представлялось иногда самоуверенностью, ставшей образом жизни.

– Нет их в госконторах! – шлепнул по столу газетами опер. – Кто сказал, что должны быть? Никто не говорил, – вышагивая по кабинету, он как будто беседовал сам с собою. – Шестьдесят четыре коммерческих транспортных агентства – раз, по данным ГАИ, фургонов‑прицепов у частников 162 штуки – это два, у госпредприятий – 400, по Москве и области – три… Кто сказал, что они – водители? Они сами себя выдали за таковых. А между прочим, с водителями ездят снабженцы, а в тридцати случаях из ста – охранники частных фирм.

– Это я знаю, – спокойно ответил Петр, перелистывая газеты. – Значит, пройдись по всем.

– Дурь! Извини… Как только они засыпались – списки переделали, листки учета кадров изъяли…

– Короче! – прикрикнул Петр. – Что предлагаешь? Заладил, как газетчик: надо действовать не так, надо действовать другими методами.