– …Был вон там, у гастронома, – говорил молодой водитель «волги», пока стоял в очереди – дождь пошел, я вышел, взял дворники из бардачка и стал их прилаживать. Смотрю, «урал» автопоезд обходит, а «жигуль» навстречу идет. Правда, за осевую он заехал, но как будто не специально – юзом шел, занесло его, что ли?.. Он с Череповецкой свернул на скорости, «урал» к автопоезду – бочком, а задок вылетел на середину, и колесом… В общем, швырнуло его, как пустой коробок. Он в воздухе перевернулся и на бампер. Сильный удар был. Я точно не могу сейчас вспомнить, только, по‑моему, этот вот… ну, мертвый пассажир… то ли за секунду до взрыва, то ли во время него от «жигуля» отделился буквально в воздухе. Может, выскочить хотел или выбросило его?..

– Как ваша фамилия? Документы, пожалуйста, – попросил Анчуткин.

Пока тот, бегал к «волге» за документами, Илларионов подошел к следователю.

– Подполковник Илларионов, – козырнул он, – из окружной.

– Анчуткин, – протянул милиционер руку. – Принимайте, подполковник, дело ваше.

– Лучше б вы его себе забрали, – буркнул Илларионов, отвечая на рукопожатие.

Анчуткин засмеялся.

Подполковник Илларионов был человеком рассудительным и неторопливым. Он давно мог выйти в отставку, но ему не предлагали, и он не проявлял по этому поводу никакой инициативы. Пять лет, проведенных в Афганистане, научили его не считаться с общественным положением жертв – мертвый солдат ничем не отличался от мертвого генерала. Все покойные – горе живых, и виновные должны нести наказание. В его возрасте думать о карьере было ни к чему, он и так сделал карьеру: от сельского паренька, такого же, как этот Онищенко, через Свердловский юридический институт, Дальневосточный, Забайкальский, Среднеазиатский военные округа – до Московского. Причем в столицу он не просился – перевели, значит, ценили. Своей жизнью Илларионов был вполне доволен, делал он все скрупулезно, точно, не пропуская деталей и подробностей, не считал зазорным поучиться у более опытных и не гонялся за сенсациями. Авария так авария. К тому же в его следовательской практике эта была сто шестой по счету, включая танковые, авиационные, а уж автомобильных – больше половины! Заурядность дел его не смущала, а судьба безработной дочери‑инженера, матери его внучки, волновала куда больше, чем собственный авторитет и продвижение по службе.

– Товарищ подполковник, – окликнул его криминалист Славик Воронков, приехавший вместе с ним к месту аварии, – посмотрите…

Подполковник подошел к трупу, лежавшему со стороны пассажирской дверцы искореженных «жигулей», присел рядом с милицейскими экспертами, выворачивавшими карманы в поисках документов. Славик держал двумя пальцами в перчатках большой автоматический пистолет с дополнительной обоймой.

– В спецкобуре под курткой носил.

Дело об автомобильной аварии принимало иной оборот: разрешения на такое оружие ни у кого быть не могло.

– А документы? – взял пистолет Илларионов.

– Похоже, ноль, – сказал медэксперт, перевернув труп и пощупав задний карман брюк. Оказавшиеся в кармане доллары отдал следователю.

Илларионов сунул пистолет в подставленный Славиком пакет, доллары пересчитал и спрятал в мешок с правами Онищенко.

– Интересная «дура», – проговорил кто‑то из милиционеров, – в жизни такого не видал.

– Ты еще много чего не видал, Козлов, – сказал подошедший Анчуткин, хотя по всему чувствовалось, что это оружие ему тоже было в диковинку.

– Интересная в том смысле, что редкая в наших краях, – словно про себя, негромко пробормотал Илларионов.