Посольский поезд в Москву не поспешал: князь не пропускал мимо себя ни одного встречного служилого человека, не гнушаясь общением даже с подьячими, и каждого расспрашивал о делах на Москве, в каком здравии пребывает Алексей Михайлович, стараясь угадать, какая встреча ждёт его в царском дворце. Эти метания князя хорошо видел подьячий приказа Тайных дел Юрий Никифоров, и поначалу они его забавляли, но вскоре надоели, однако развеять сомнения Прозоровского по поводу его участи он по своей воле не мог, поскольку был тайным соглядатаем всего, что происходило в посольстве, которого опасались все, и даже ближний великому государю боярин.

Медленная, с частыми остановками, езда, в конце концов, надоела и дьяку Дохтурову, и он решился подтолкнуть Прозоровского.

— Гляжу я на тебя, батюшка Иван Семёнович, и горюю, — сказал он, подъехав к князю. — Вестимо, что тебя беспокоит встреча с великим государем, но от царской грозы под лопухом не отсидеться, а ты посольское дело правил беспорочно, и государева милость тебя не обойдёт.

— Эх, Герасим Семёнович, — вздохнул Прозоровский. — Знать бы наверняка, не обнесли ли меня изветом мои недоброжелатели, как это уже бывало. А что Никифоров? Не изготовил ли и он на меня камень за пазухой?

— Мне доподлинно ведомо, князь, что подьячий Юрий Иванович шлёт великому государю отписки правдивые и похвальные для твоей милости.

— Что-то мне в это не верится, — усомнился Прозоровский. — Тайные люди нацелены на поиск всего худого и спешат донести царю всё, что им привидится и прислышится. Зачем Никифорову доносить про меня похвальную правду, я ведь его посулом не одарил и даже не приманивал?

— За этим дело, Иван Семёнович, у тебя не задержится, — дьяк притиснулся конём к князю поближе. — Я так мыслю, что царь миру рад, среди повальных неуспехов, наш мир со шведами смотрится как победа.

Прозоровский от этих слов заметно повеселел и взбодрился, и, оглянувшись на сопровождавших его людей, прикрикнул, чтобы они подтянулись, а ехавшему впереди дьяку Юрьеву велел ехать скорее и на ночлег становиться, когда начнёт смеркаться. Посольские люди перемене в настроении Прозоровского обрадовались, все они истомились, ожидаючи встречи с родными и близкими, задержек в пути уже не случалось, и вскоре перед их глазами открылся захватывающий дух и завораживающий взор вид на Москву с Воробьёвых гор.

Возле Андреевского монастыря, известного тем, что здесь приезжие греческие монахи начали исправление богослужебных книг, приведшее к расколу, посольский поезд остановился встреченный двумя приставами Посольского приказа. Их появление окончательно убедило Прозоровского в том, что ему нечего опасаться государевой немилости, приставы объявили князю, что ему назначена торжественная встреча с великим государем в Золотой палате, и посему посольству следует к ней подготовиться — отпарить и отмыть дорожную грязь в монастырской мыльне, переодеться во всё чистое и лучшее, чтобы предстать назавтра перед пресветлыми государевыми очами.

Приставы остались с посольством, и один из них, освободившись от общения с великим послом, порыскал глазами, и, отыскав взглядом Котошихина, поманил его к себе. У подьячего ёкнуло и затрепыхалось сердце: после битья батогами он стал дрожливым, как пуганая ворона, и призывный жест пристава его переполошил.

— Крепись, Гришка, у тебя случилась беда, — сказал тот. — Да не падай! Твои все живы, только жить им негде: судья Земского приказа приговорил отцовские и твои зажитки отписать в казну.

— За что такая кара? — всхлипнул Котошихин.

— Того я не ведаю, — сказал пристав. — Да не распускай нюни, отпросись у посла и ступай улаживай своё несчастье.

Котошихину крепко помог дьяк Юрьев, перед которым тот пал на колени.