За эти три года, что я не был в Англии, мне не
приходилось видеть уголь в камине, но дров в камине я видел немало, и
сколько раз седой пепел, в который они рассыпались, и неровные кучки золы
напоминали мне о моих несбывшихся надеждах!
И теперь я думал о прошлом, думал с грустью, но без горечи. Не теряя
бодрости, я мог теперь думать и о будущем. Домашнего очага у меня не было.
Той, кто могла бы меня полюбить, я внушил, что она мне сестра. Когда-нибудь
она выйдет замуж, и кто-то другой станет притязать на ее нежность, а она
даже не узнает о том, что я люблю ее. За свое безрассудство я должен нести
расплату, и это справедливо. Что посеешь, то и пожнешь.
Я думал об этом, но думал и о том, смогу ли заставить свое сердце быть
покорным, смогу ли вынести испытание и довольствоваться тем местом у ее
домашнего очага, какое она занимала у моего... И вдруг передо мной возникло
одно лицо, оно возникло, казалось, прямо из пламени и связано было с ранними
моими воспоминаниями.
В противоположном углу зала сидел, погрузившись в чтение газеты,
маленький доктор Чиллип, который оказал мне такую услугу в первой главе
этого повествования. Теперь он был уже изрядно стар, но на этом робком,
кротком, тихом человечке годы мало отразились, и я подумал, что точь-в-точь
таким он мог казаться и тогда, когда сидел у нас в гостиной и ждал моего
появления на свет.
Мистер Чиллип уехал из Бландерстона лет шесть-семь назад, и с той поры
я его не видел. Склонив голову набок, он мирно читал газету, а рядом с ним
стояла рюмка подогретого хереса с пряностями. Он держал себя так застенчиво,
что, казалось, читая газету, просил ее простить ему эту дерзость.
Я подошел к нему и сказал:
- Как поживаете, мистер Чиллип?
Неожиданное обращение незнакомца крайне его смутило, и он ответил, как
всегда, медленно:
- Благодарю вас, сэр. А вы как? Надеюсь, хорошо?
- Вы меня не узнаете? - спросил я.
- Не узнаю, - повторил мистер Чиллип с улыбкой, внимательно
всматриваясь в меня. - Ваше лицо кажется мне знакомым, сэр, но я
действительно не могу припомнить вашей фамилии.
- А ведь вы знали ее еще до той поры, как я сам ее узнал.
- Да что вы, сэр! Возможно, что я был при исполнении своих
обязанностей, когда вы, сэр...
- Вот именно, - сказал я.
- Боже мой! - воскликнул мистер Чиллип. - Но, должно быть, вы очень с
той поры изменились, сэр?
- Вполне возможно, - согласился я.
- Но тогда простите меня, если я возьму на себя смелость и попрошу вас
назвать вашу фамилию.
Когда я назвал себя, он взволновался не на шутку. Он даже потряс мне
руку, что являлось для него очень бурным проявлением чувств, так как обычно
он подавал свою тепловатую руку лопаточкой, выдвигая на дюйм-два от бедра, и
крайне смущался, если кто-нибудь ее сжимал. |