Изменить размер шрифта - +

     Я очень устал и тоже пошел спать около полуночи. На  следующий  день  я
отправился в карете в Дувр и ворвался целым и невредимым в знакомую гостиную
бабушки, где она сидела за чаем (теперь она носила очки). Со слезами радости
и с распростертыми объятиями встретили меня она, мистер Дик и  милая  старая
Пегготи, занимавшая  пост  домоправительницы.  Бабушка  очень  позабавилась,
когда, успокоившись, я рассказал ей о своей  встрече  с  мистером  Чиллипом,
который сохранил о ней такие ужасные воспоминания. И Пегготи и ей  было  что
рассказать мне о втором муже моей бедной матери и об  этой  "женщине-убийце,
которая приходится ему сестрой". Думаю, никакие пытки не могли бы  заставить
бабушку назвать  мисс  Мэрдстон  по  имени  или  по  фамилии,  да  и  вообще
как-нибудь иначе.

    ГЛАВА LX



     Агнес

     Мы остались с бабушкой вдвоем и проговорили до глубокой ночи. Я узнал о
том, что эмигранты пишут  домой  бодрые,  обнадеживающие  письма,  а  мистер
Микобер уже несколько раз присылал небольшие суммы денег  в  счет  погашения
тех "денежных обязательств", к которым он относился весьма по-деловому, "как
подобает мужчинам"; о том, что Дженет, снова вернувшись к бабушке, когда  та
возвратилась в Дувр, окончательно отреклась от своей  неприязни  к  мужскому
полу и вышла замуж за преуспевающего хозяина  таверны,  да  и  сама  бабушка
окончательно отвергла свой замечательный принцип, приняв деятельное  участие
в свадебных хлопотах и увенчав церемонию бракосочетания своим  присутствием.
Таковы были некоторые темы нашей беседы - кое о чем я уже знал из ее  писем.
Разумеется, говорили и о мистере  Дике.  По  словам  бабушки,  он  неустанно
переписывает все, что попадается ему под руку, причем, занимаясь этим делом,
держит  короля  Карла  Первого  на  почтительном  расстоянии;   видеть   его
счастливым и на свободе, а не влачащим жалкую жизнь под замком - великая для
нее радость, говорила бабушка, добавляя (это заключение она преподносила как
новинку), что только она знает настоящую цену этому человеку.
     - А когда, Трот, ты отправляешься в  Кентербери?  -  спросила  бабушка,
сидя, как обычно, перед камином и ласково поглаживая меня по руке.
     - Если вы не поедете со мной, я возьму  верховую  лошадь  и  отправлюсь
завтра утром, - ответил я.
     - Не поеду, - отчеканила в своей излюбленной лаконичной форме  бабушка.
- Я останусь.
     Тогда я сказал,  что  поеду  один.  Проезжая  через  Кентербери,  я  бы
непременно там задержался, если бы мне предстояла встреча не с бабушкой, а с
кем-нибудь другим.
     Она была тронута, но ответила:
     - Ну вот еще, Трот! Мои старые кости могли бы подождать до завтра.
     И она нежно погладила мою руку, а я сидел у камина и в раздумье  глядел
на огонь.
     В раздумье... Ибо как только я очутился близко от Агнес,  в  моей  душе
пробудились старые, знакомые сожаления. Сожаления,  быть  может  смягченные,
ибо они учили меня тому, чего я не постиг в пору  моей  юности,  но  все  же
сожаления.
Быстрый переход