…Однажды утром Рылеев дома лежал на софе у окна и читал. Утро было пасмурное, углы комнаты тонули в призрачной мгле. Вдруг, как призрак, возник в дверях Каховский. Он быстро пробежал через комнату и остановился возле Рылеева.

– Послушай, Рылеев, я пришел тебе сказать, что решился убить царя. Объяви об этом Думе. Пусть она назначит мне срок.

Рылеев вскочил с софы, уронил книгу на пол.

– Сумасшедший! Ты хочешь погубить общество! Как ты мог подумать, что Дума одобрит твое намерение?

– Я намерен убить тирана.

– Но сейчас в планы общества не входит покушение на царя, ты можешь только испортить все, обнаружить общество.

– Насчет общества не беспокойся, я никого не выдам, но я решился и намерение свое исполню непременно.

– Послушай, Каховский…

– Я решился и исполню.

Рылеев не на шутку испугался. Каховский просто не слышал разумных доводов; его собственные аргументы, доказывающие необходимость убийства императора Александра, видимо, представлялись ему такими убедительными и неопровержимыми, что он был уже не в состоянии воспринимать какие либо другие. «Ведь пойдет!» – думал Рылеев, а память лихорадочно подсказывала не раз возникавшую в разговорах фразу: «Нет ничего легче, как убить на выходе во дворце…» Но если Каховский сейчас не способен воспринимать доводы разума, оставалось воздействовать на чувства.

– Каховский, подумай хорошенько о своем намерении. Схватят тебя, схватят и меня, потому что ты у меня часто бывал. Я общества не открою, но вспомни: я же отец семейства. За что ты хочешь погубить мою бедную жену и дочь?

Каховский вскинул голову, в смятении посмотрел на Рылеева, глаза его повлажнели, по щеке сбежала слеза.

– Этого я не могу допустить. Ну, делать нечего, ты убедил меня. Я отказываюсь от своего решения.

– Дай же мне честное слово, что ты не исполнишь своего намерения.

– Честное слово, клянусь, Рылеев.

Рылеев почувствовал облегчение, но, после того как Каховский ушел, до вечера его била нервная дрожь, и он снова и снова переживал ощущение надвигающейся катастрофы, на грани которой стояли все они.

Когда же вечером он заговорил о Каховском и Якубовиче с Бестужевым, тот сказал:

– А я думаю, что именно такие люди нам нужны в обществе. Ты все хлопочешь о привлечении в общество купцов, канцеляристов, но зачем они нам? Перевороты нужно делать вооруженной рукой.

– Прекрасное мнение! – насмешливо возразил Рылеев.

– Конечно, только вооруженной, – продолжал настаивать Бестужев. – Решительность, натиск, быстрота – и победа.

– А чем обернется эта победа?

– Как чем? – Бестужев запнулся.

– Вот, сам не знаешь! – воскликнул Рылеев. – Как ты не хочешь понять, что если переворот сделан военной силой, то власть останется в ее руках. А такая власть очень непрочная, против нее сейчас же организуется военная контрреволюция. Конечно, надлежит иметь военную силу на своей стороне, но переворот должен быть совершен гражданской частью общества, только тогда он будет прочен.

– Да, но дожидаться, когда общество будет готово для переворота, слишком уж долго.

Рылеев вспыхнул:

– Все говорят: долго, долго! В жизни народа десять лет – миг. Дело не в скорости, а в прочности. Какая прибыль совершить революцию, которая сейчас же будет ниспровергнута! Да и нельзя особенно полагаться на военных, ибо те, кого прельщает военная служба, подвержены многим предрассудкам, они часто полагают, что мундир возвышает их над соотечественниками и дает власть над ними. Власть в руках военных, соединенная с силою, опасна для граждан…

10

История Черновых и Новосильцева не окончилась объяснением в Москве.