– Мы знаем это, Альбранд, – ледяным тоном произнес Ольриж, чья рыжая шевелюра была известна экипажу любого корабля Бетельгейзе. – Мы также знаем, какое удовольствие вы получаете от управления этой галактической империей, хотя вас не удостаивают, как королей, императоров и диктаторов прошлого, овациями и положенными по рангу почестями. Я наблюдаю за вами почти три столетия, а последнее время вы только и разглагольствуете о высокой миссии. Не иначе, к вам подкралась старость.

– Замолчите, – прошипел Альбранд. Его пальцы дрожали от гнева, но лицо оставалось бесстрастным. – У меня амбиций не больше, чем у вас. Мне приносит удовлетворение моя работа администратора. Мною движет не жажда почестей, а жажда блага роду человеческому.

– Вы готовы на все, лишь бы называться всемогущим хозяином Освоенной Галактики.

– Вы сами мечтаете об этом, Ольриж.

– Не будем опускаться до склок, – вмешался черноглазый. – Разве неизвестно, что худшие опасности заложены в нас самих? Неужели за века жизни вы ничему не научились? Что стоят ваши идеалы и амбиции, если вы не умеете хранить молчание? Или перед лицом необозримого пространства, которое надо освоить, мы все не равны? Наша воля помогла людям перешагнуть через многие этапы развития. А вы своими бессмысленными пререканиями ставите под угрозу всякое дело. Я знал вас, Альбранд, в те времена, когда с ваших уст не сходило слово «мир», а вас, Ольриж, когда вы мечтали дать людям могущество и свободу...

– Мы слишком далеки сегодня от прежних идеалов, – прервал его Стелло. – Что разумного мы сделали? Имеет ли смысл наша тайная власть? Не лучше ли бесхитростная анархия первых лет освоения пространства, чем установленный по законам логики железный порядок?

– Что с вами, Стелло? Вы уже забыли о карательных экспедициях, о репрессивных мерах, за которые только что ратовали? В вас поселилось сомнение? – усмехнулся черноглазый.

– Не знаю. Но меня не покидает предчувствие, что наша империя развалится. Переживу ли я ее? Вряд ли. Я существую только ради нее. Я в меньшей мере принадлежу себе, чем последний из команды корабля, на котором несколько лет назад облетел наши недавно открытые планеты. Я не сплю по ночам, думая о покоренных мирах и горстке живущих на них людей, о том, с какой легкостью могут порваться связи с ними. Человечество может погибнуть, и тогда нам, Бессмертным, мозгу цивилизации, не пережить гибели всего организма. Быть может, из страха мы прибегаем к насилию?

– Вы слишком увлекаетесь философами прошлого, – проворчал Альбранд. Остальные молчали, думая о своем.

– В словах Стелло есть доля истины, – наконец проговорил Фулн, положив на холодный стол тонкие худые руки. – Мы – хозяева, но что мы стоим без нескольких миллионов Бессмертных, которые бороздят Галактику, и без хранящих информацию электронных машин, которые зачастую старше нас. Порой мне кажется, что нас взяли на службу Машины, которые ведут за нашей спиной свою собственную тайную войну, и так продолжается извечно.

– Вы заговариваетесь, Фулн! – воскликнул Альбранд. – Машины предлагают, а выбор делаем мы, хотя миллиарды людей считают, что их судьбы вершит Машина. Стоит ли напоминать о первых Бессмертных, которые разобрались в сути проблемы задолго до вашего рождения, – они решили спрятаться за безликой Машиной и править людьми скрытно, ибо знали, люди с большей охотой подчинятся неукоснительным приказам Машины, чем себе подобных, даже если последние бессмертны. Машины в Бетельгейзе символизируют единение Освоенной Галактики, а мы обеспечиваем это единение.

– Возможно, это и так, – согласился Фулн.