Запомните?

— Да. Но почему — дождь?

— Вы разве не знаете? Ангелы всегда танцуют на облаках, когда идет дождь. Бабушка говорила мне. А дети, когда уходят, то становятся ангелами.

— Это я уже знаю, милая. Твердо, — она крепко сжала руку Лики и не выпуская ее, встала на колени возле кровати. Другой, свободной рукой, она что есть силы давила на маленькую красную кнопку в изголовье. Пульс Лики в ее ладони затихал. Это уже не было сердце птицы, попавшей в силки, нет. Теперь это был слабый, слабый звук, напоминающий падение капель дождя на асфальт: «Шлеп-шлеп.» И через пару минут ее ухо перестало улавливать его. Совершенно. Она подняла голову. Тень смерти властно легла на лицо Лики. Ее не смог прогнать даже солнечный луч, робко заглядывающий в окно палаты. Луч холодного ноябрьского солнца … Двери распахнулись, комнату заполнили люди в белых халатах, с марлевыми повязками до глаз. Но уже было поздно…

* * *

— Да, нет, что ты, деточка! Что же я, тебя обманывать буду? Не живет Кира Михайловна здесь. Уже месяца три как не живет!

— А как ее разыскать? Не знаете?

— Да не знаю я, откуда мне знать! — седовласая, хрупкая старушка в темном платье в белый горошек раздраженно теребила передник. — Из кухни в коридор выплывал аппетитный запах сдобы. — Ты, деточка, прости, у меня пироги горят. Некогда мне!

— Подождите. — она придержала рукой закрывающуюся дверь. — У вас же есть ее телефон, наверное?

— С чего это — есть телефон? — старушка поджала губы. — Зачем он мне?

— Господи! — отчаяние охватило ее. Бессильное отчаяние перед непробиваемой стеной. — Вы ей кто, мать?

— Я… — старушка растерялась. — Да нет, так … Двоюродная она мне племяшка будет.

— Мне ее телефон нужен. Очень. Или адрес. Должна же я Вашей племяннице сказать, где похоронена ее дочь. — Она откинула со лба прядь волос, вздернула подбородок вверх.

— Лика? — ахнула старушка и схватилась рукою за косяк. — Лика… Бедное дитя! Боже ж мий, что содеялось!..Деточка, постой, погоди, я сейчас! — захлюпала носом старушка и скрылась в глубине квартиры. Минут пять спустя она вернулась с листком бумаги и пластиковым пакетиком, набитым доверху аппетитной сдобой.

— Вот, деточка Держи. Адрес тут Киры, новый… Той квартиры, где она теперь со своим, прости господи, кавалером… Пять лет по углам пряталась, как собачонка, а теперь осмелела, глаза бы мои на нее не смотрели! И чего ей только надо было? Такого человека оставила: серьезный, положительный… Ну и что же, что дома не бывал по полгода? Чай, не в кабаке, на море! Этот-то, черноволосый, глаза, как у кота, всегда теперь при ней, а в душу заглянешь ему, там пропать или сажа… Тьфу! Из-за него, дьявола, и дочь она бросила! Оплел он ее, опутал, бес-чаровник! Пилила я ее, непутевую, пилила, да кто я ей?! Кто?! — названная тетушка в отчаянии дернула губами. — Так, сбоку-припеку… Вот, деточка, написано тут, разберешь? «Садовый переулок, дом 32, кв. 4». Что ты побледнела-то так? Плохо тебе? Капель, что ли, дать? — собеседница засуетилась было, но она остановила ее.

— Нет. Ничего. Я пойду. — она положила бумажку в карман плаща и повернулась к лестнице.

— Постой. Пироги-то возьми? — старушка протянула кулек.

Она покачала головой:

— Нет. Отдайте детям во дворе. Пусть помянут Лику. Самая чистая молитва — детская… Спасибо за адрес…

* * *

Когда дверь из полированного ясеня только начала открываться, она уже знала, кого увидит за нею.